Так крепятся оттяжки лестницы
— Готов?
— Готов.
— Удачи!
И в первый раз в жизни я начинаю спускаться по тросовой лестнице. Страха нет — я знаю, что если сорвусь, то не упаду, а буду болтаться в воздухе, пока снова не поймаю ступеньку. Но вот как лезть по этой проклятой лестнице? Сперва ступеньки плотно прижаты к скале, так что с трудом просовываю под них пальцы. Дальше еще хуже — лестница отходит от скалы, я повисаю в воздухе, вся тяжесть тела переходит на руки, ноги уходят куда-то в сторону. Болтаюсь, изогнувшись, как перевернутый вопросительный знак. Сверху, посмеиваясь, дают советы; я вспоминаю все, чему меня учил Марлен, и с трудом выпрямляю тело. Обнимаю лестницу руками, прижав ее к себе: левая рука держит ступеньку справа, правая — слева. Теперь ноги. Одна нога должна становиться на ступеньку носком, другая — с другой стороны, каблуком ботинка. Сложно? Зато надежно, и главную работу выполняют ноги. Я спускаюсь, будто в гигантском кувшине — чем ниже, тем шире провал. Навстречу мне тянется дно — косая рыхлая осыпь. Внизу отстегиваю страховку — она длинной змеей скользит вверх. Мускулы болят от непривычной нагрузки, отхожу в сторону, чтобы не задели падающие камни, и сажусь. Снизу колодец выглядит еще внушительней, чем сверху. Как-никак тридцать восемь метров — высота десятиэтажного дома.
Перед спуском
Собравшись внизу, зажигаем фонари и свечи. В две стороны — на юг и на север — открываются входы двух галерей. Выбираем южную.
За высокой аркой первые минуты почти ничего не видно, глаза еще не привыкли к темноте. Под ногами мягкая, рыхлая почва, из нее торчат камни. Острый, как в зоопарке, запах. То и дело луч фонарика выхватывает голубиные гнезда — они и на уступах стены, и прямо на земле. Ослепленные птицы смотрят на нас, не двигаясь с места.
Крутой спуск ведет вниз, мимо огромных глыб. Зал неширок, зато высок, и потолок его теряется во тьме. Только когда несколько фонариков светят в одно место, можно рассмотреть своды, пересеченные трещинами. Это — обвальный зал; когда-то, во время сильных землетрясений, скальные глыбы рушились здесь со сводов. Самая большая лежит поперек зала, как огромная, полузасыпанная землей ступень. Длина ее — пятнадцать метров, высота — десять.
Стены подперты гигантскими пилястрами, похожими на статуи чудовищных богов. Скользящий свет фонариков обрисовывает раскрытые пасти, глазницы, надбровные дуги, перепутанные как в кошмарном сне. Еще десяток метров вниз — и перед нами высокая и гладкая стена, а в ней еще одна арка. Уклон кончился, пол становится ровным и короткий коридор выводит нас в новый зал. Он похож на выставку старинного оружия. Как рыцарские копья, уходят ввысь тонкие извитые колонны, потолок ощетинился шпагами и стрелами сталактитов, ребра занавесей подобны лезвиям мечей. Все это покрыто тончайшей, причудливой резьбой, все переливается и сверкает. А краски! Здесь все оттенки белого — от снежной голубизны до теплых розоватых тонов: их сменяют лимонно-желтые, кремовые, оранжевые…
Это тоже пещера Крубера, ее южный зал
Но стоит световому пятну уйти в сторону — и все становится темным и серым, детали исчезают, розовый свет нескольких свечей только подчеркивает темноту.
Я вспомнил, что глубоко под водой все животные и растения тоже кажутся однотонными, и лишь когда свет яркого фонаря вырывает их из сине-серой пелены, люди видят ярчайшую окраску кораллов, актиний, рыб и морских ежей.
Стоило мне подумать об этом, как все залил свет — яркий, как молния, и такой же мгновенный. На несколько секунд на сетчатке глаза застыли уходящие вверх светлые колонны и черные силуэты моих спутников. Это Марлен начал фотографировать. Аппарат на штативе был наведен на извитую колонну, около которой стоял парень в шахтерском шлеме и делал вид, что вглядывается в даль. Марлен одной рукой нажимал на тросик аппарата, в другой держал рефлектор вспышки и время от времени нажимал на контакт. До колонны было метров семь, и чтобы как следует осветить ее и парня, нужно было сделать не одну вспышку. "Натурщик" безропотно стоял, но при каждой новой вспышке было видно, что поза его чуть-чуть меняется. Марлен чертыхнулся и отпустил тросик. Затвор закрылся.