— Не забудьте, очень прошу вас, приезжайте.
— Как можно при таком горе забыть? Большая семья у вас?
— Семеро детей.
— Семеро детей?! — схватился он за голову. — Семь сироток, бедненьких, осталось…
Извозчик в чумарке с красным кушаком, промчавшись на фаэтоне, крикнул Аврааму:
— Чего ты медлишь? Сейчас должен прибыть первый поезд. Наверно, будут пассажиры.
Авраам дернул за вожжи и поехал. Но тут же со двора выскочила другая женщина и убитым голосом попросила:
— Пожалейте и доставьте жертву на ее вечный покой.
— Где взять силы перенести столько горя? Три несчастья сразу свалились на меня, — послышался третий голос.
«Что же делать? Ведь я уже обещал отвезти двух покойников», — подумал Авраам. Дрожь прошла по его телу от мысли о том, что есть столько жертв.
Плач, доносившийся из каждого дома, мимо которого он проезжал, не переставая преследовал его. Рыдания слышались на второй и на третьей улице, а лошадь, как назло, еле тащила ноги.
Недалеко от привокзальной улицы Авраам увидел Нисона Прира, низенького, сильно сгорбленного старичка с большим ящиком стекла на плечах.
— Куда вы едете, реб Авраам? — остановил Нисон извозчика.
— Куда же мне ехать? Ищу пассажиров и кому что подвезти.
— А мне бандиты подбросили заработок. Они разбили у людей стекла, и теперь у меня есть работа. Будь у меня много стекла, я мог бы разбогатеть.
— Для одного беда, а для другого еда, — печально сострил Авраам.
— Разве я виноват, что бандиты разбили у людей стекла, — оправдывался Нисон. — А если бы ураган их разбил, была бы обида на бога? Я стекольщик и свой кусок хлеба зарабатываю честно.
— А у кого я потребую деньги за свой труд? — огорченно отозвался Авраам. — У ангела смерти? Или у убитых? Или у несчастных вдов и бедных сирот? Это ведь несчастье, реб Нисон. Как же можно горе превращать в заработок?
— Но живой человек должен каждый день кормиться, — возразил Нисон. — А когда хочется есть, ищут заработок…
…Пока Авраам добрался до вокзала, пассажиров уже не было, а извозчики разъехались кто куда. Постояв с полчаса, Авраам потерял всякую надежду найти пассажира и поехал за покойниками.
Когда он вернулся после похорон домой, Илюсик спросил:
— Были сегодня пассажиры?
— Много пассажиров было сегодня. Убитых…
Зельда тяжело вздохнула:
— Ой, горе наше… Столько безвинных людей ушло на тот свет.
Зельда хорошо знала, что дома куска хлеба нет и ей нечего дать поесть Аврааму, но все же подошла к шкафчику, долго шарила там руками и наконец спросила:
— Может, хочешь выпить стакан кипятка?
— Не беспокойся, Зельда, ничего не хочу.
— У тебя, наверное, сегодня во рту и крошки не было?
— Ну и что же? Люди ведь постились, молили бога, чтобы он сжалился и больше не посылал горя на наши головы, и я тоже постился.
— Но нечем закусить после поста.
— Завтра похороны Моисея Кимблака, снова будем поститься. Но дети… Их жалко…
— Нужно что-то раздобыть… — отозвалась Зельда.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Долго стояли извозчики с опущенными головами вокруг мертвого тела Моисея Кимблака. Их лица были грустными и выражали горе, боль. Всю свою жизнь они привыкли произносить только «вье» и «но», и сказать несколько слов им было нелегко. Высокий широкоплечий извозчик тихо произнес:
— Ай-ай-ай, какой хороший человек был!
— Честная душа, — добавил другой.
— Он никогда никого не обижал, ни у кого не отбивал пассажиров, — отозвался третий.
— Наоборот, он старался подослать другому пассажира, — сказал Авраам, — старался, чтобы другой тоже заработал кусок хлеба. Царство ему небесное.
— И там, на том свете, пусть будет он нашим защитником, — со вздохом добавила Зельда.
Шлема Попелюха подошел к покойнику, вскинул голову, как набожный еврей перед молитвой, и сказал:
— Нужно быть большим разбойником, чтобы поднять руку против такого тихого человека и убить его… На его Ласточке помчится убийца и будет убивать людей. Так пусть же его, злодея, настигнет пуля, а на том свете рассчитаются с ним как со злодеем! Аминь!
Шлема Попелюха слегка наклонил голову, как Моисей Кимблак, когда он пел свою любимую песню «Выезжаю я в ночку темную». И траурным голосом начал заупокойную молитву:
Голос его постепенно повышался. Он вставлял и собственные слова в молитву, просил у покойника прощения, если когда-нибудь обидел его или причинил неприятности.