Они обручились. Энтони не верил своему счастью. Для верности они отправили телеграмму в Нью-Йорк и позвонили в Фернриг. Таппи была удивлена и обрадована. Она давно хотела, чтобы Энтони обзавелся семьей и остепенился.
— Ты должен привезти ее сюда, к нам. Она ведь была у нас так давно. Я почти не помню, как она выглядит.
Глядя на Розу, Энтони сказал:
— Она прекрасна. Она прекрасней всех на свете.
— Я очень жду вашего приезда.
Энтони повернулся к Розе:
— Она говорит, что очень ждет нас.
— Боюсь, ей придется подождать, дорогой. Я должна лететь в Америку. Я обещала маме и Гарри. У него уже все спланировано, а он всегда очень расстраивается, если приходится менять планы. Объясни это Таппи.
Энтони объяснил.
— Мы приедем позже, — пообещал он. — Когда Роза вернется. Я привезу ее в Фернриг, и ты снова встретишься с ней.
Так что Роза улетела в Нью-Йорк, а Энтони, обалдевший от любви и счастья, вернулся в Эдинбург. «Я буду писать тебе», — пообещала она, но писем не было. Энтони отправлял ей длинные нежные послания, она не отвечала. Он начал волноваться. Слал телеграммы, но и они оставались без внимания. В конце концов он позвонил ей домой в Уэстчестер (звонок был ужасно дорогим). Розы не оказалось дома. Трубку взяла служанка, говорившая с таким сильным акцентом, что почти ничего нельзя было разобрать. Единственно, что смог понять Энтони, — Розы нет в городе, ее адрес неизвестен и когда она вернется, никто не знает.
Он был близок к отчаянию, когда пришла первая открытка. Это было изображение Большого Каньона с небрежно нацарапанным на обороте нежным посланием, из которого ничего нельзя было понять. Через неделю пришла еще одна открытка. Из нее следовало, что Роза остается в Америке на все лето. За это время Энтони получил от нее пять совершенно ничего не значащих открыток.
Настойчивые вопросы из Фернрига не улучшали его настроения. Энтони умудрялся парировать их с помощью объяснения, которое придумал для себя: просто Роза не любит писать письма.
Но сомнения нарастали, сгущаясь, как тучи на горизонте. Энтони начал терять уверенность в себе, в своем основательном шотландском здравом смысле. Что, если он сделал глупость? Быть может, эти несколько волшебных дней, проведенных в Лондоне с Розой, были лишь иллюзией любви и счастья?
А затем случилось то, что вытеснило из его головы мысли о Розе. Из Фернрига позвонила Изабель и сообщила, что Таппи больна. Она подхватила простуду, которая перешла в пневмонию. Пришлось пригласить сиделку. Изабель изо всех сил старалась успокоить его:
— Не волнуйся. Я уверена, все будет хорошо. Просто я не могла не сказать тебе об этом.
— Я приеду, — импульсивно вырвалось у него.
— Нет, не надо. Это вызовет у нее подозрения, она подумает, что действительно дело плохо. Может быть, позже, когда Роза вернется из Америки. Или… — Изабель замолчала в нерешительности. — Или она уже вернулась?
— Нет, — признался Энтони. — Нет, еще не вернулась. Но скоро должна вернуться.
— Да, конечно, — сказала Изабель.
Она хотела утешить его, как всегда утешала в детстве. И от этого Энтони стало еще хуже.
Он чувствовал себя так, как будто у него постоянно ноет аппендикс и одновременно нестерпимо болит зуб. Он не знал, что делать, и в конце концов, вопреки своей энергичной и решительной натуре, не стал делать ничего.
Это ничегонеделанье продлилось неделю, и тут началась черная полоса. С утренней почтой принесли посылку от Розы, небрежно завернутую и заклеенную, с лондонским штемпелем. В посылке было обручальное кольцо вместе с единственным письмом, которое она написала ему за все время. Энтони не успел опомниться, как снова позвонила Изабель. На этот раз ей не удалось совладать с голосом — в нем слышались слезы и настоящая боль. Хью Кайл озабочен состоянием Таппи. Как подозревала Изабель, ее дела гораздо хуже, чем они предполагали. Возможно, она умирает.
Все, чего хотела Таппи, это увидеть Энтони и Розу. Она жаждала этого, волновалась, хотела принять участие в составлении свадебных планов. И будет ужасно, если что-то случится, а Таппи так и не увидит молодых.
Намек был очевиден. У Энтони не хватило смелости сказать Изабель правду, и, произнося вслух немыслимое обещание, он не представлял, как выполнит его. И однако надо держать слово.
Со спокойствием приговоренного к казни он начал приготовления. Не вдаваясь в подробности, отпросился у начальства в пятницу после обеда. Ни на что не надеясь, позвонил в Лондон в квартиру Шустеров; никто не ответил, поэтому он отправил телеграмму. Потом забронировал место на лондонский рейс. И вот теперь, ожидая в аэропорту, когда объявят посадку, он сунул руку в карман пиджака и достал то самое письмо. Оно было написано на роскошной бумаге голубого цвета, с тисненым адресом: «Кадоган-корт, 82 Лондон».