— Это так, Эрик, Нарву нам уже не отстоять! Но русские не получать ни знамен, ни казну генерала Шлиппенбаха, ни ключей от города — я дал пароль чести королю Карлу!
— Не получать, — глухим эхом отозвался капрал с отрешенным лицом, какое бывает у солдата перед неизбежной смертью. Но в голосе прозвучала твердая решимость пойти до конца, и страха не ощущалось:
— Порох мы опустили, ларцы со знаменами тоже, фитили в бочонки воткнули, а факела зажжены!
— Это хорошо, если русские ворвутся в подземелье, то обретут там себе не славу, а могилу!
Майор вошел в погреб, дверь за ним с лязгом закрылась — капрал вставил засов в стену, отсекая их от дневного света, который они видели в последний раз в своей жизни. Розен взял в руку горевший факел и стал спускаться вниз по ступеням, касаясь то одним плечом, то другим каменных стен, и еще пригибаясь. Каменная теснина словно сдавила барона в своих объятиях, и в сердце стал нарастать жуткий холод.
Шансов на спасение фактически не оставалось. Да, имелся подземный ход на северную сторону, пройти по под землею можно было и до Триумфа. Там имелся еще один спасительный лаз, что протянулся на многие сотни шагов, выводя к густым зарослям орешника на берегу реки, напротив Ивангородской крепости. Вот только воспользоваться ими возможно только тогда, когда взрывы пороха перекроют путь русским солдатам в северную часть подземелья. А выжить там самому при этом невозможно, ведь он собственной рукой подожжет фитили — ибо поклялся гербом предков и дал слово чести…
ПРЕДИСЛОВИЕ
Иркутск
апрель 2023 года
— Как нелепо прошла жизнь! Обгадили страну, а теперь не знают, что дальше с ней и делать! Расколотую чашку можно склеить, вот только горячего чая с такой посуды уже не попьешь!
Никогда еще Павел Иванович не чувствовал себя так паршиво, как в ожидании этого скорого первомайского праздника, ведь с неба сыпал густой снег и дул сильный северный ветер, словно стараясь возвратить январь. За ночь все замело, будто не разгар весны на дворе, а конец ноября. Ведь в это время в Иркутск приходит настоящая зима с ее сибирскими морозами. Привык он за сорок пять лет к городу на Ангаре, прикипел к нему всей душой, будто присох коркой запекшийся на сердце крови.
Но за последние годы он все чаще и чаще вспоминал покинутую в далеком 1978 году Нарву, в которой родился и вырос. Во снах приходил «Темный сад» с его бастионами и с памятником петровским солдатам, погибшим при штурме, шпиль средневековой ратуши, что в советское время стала Дворцом Пионеров, куда он ходил в шахматный кружок несколько лет. И Эльза, внучка старого Альберта Генриховича, его первая, и, пожалуй, единственная любовь на всю жизнь, с которой его так многое связывало.
— Милая ты моя, прости, не срослось…
Горечь невольно вырвалась из глубины души, ощущение такое, будто по сердцу ножом резанули, полностью воткнув рукоятку. И там провернули сталь, чтобы уже наверняка зарезать.
— Так и жизнь прошла, бесплодно и бесполезно, как в пьяном угаре запойного мужика! Эх, повернуть бы время вспять…
Павел Иванович тяжело поднялся со стула, подойдя к окну. Повернул ручку, приоткрыл створку. Наклонился и достал из-под газовой плиты чистую пепельницу, вытряхнул из пачки сигарету, щелкнул зажигалкой. От первой затяжки чуть закружилась голова, он даже ухватился ладонью за подоконник, но вскоре почувствовал себя значительно лучше, и, главное — перестало давить грудь.
Шагать курить на балкон не хотелось, хотя сорок лет он дымил именно там. «Любимая» супруга не терпела табачный дым и постоянно гнала его прочь — зимой на лестничную площадку, за толстую трубу помойного коллектора, летом на балкон. Но идти сейчас, этим заснеженным ранним утром через всю спальню, где на широкой кровати дрыхли десять пудов рыхлого сала с отвисшими брылями щек и тремя подбородками, ему категорически не хотелось. Опостылевшая жена сразу же вскинется — сон у Ларисы Петровны был чуткий, как у сторожевой собаки на привязи — и начнет обвинять его во всех смертных грехах, начиная от Адама и заканчивая соевыми сосисками в ближайшем супермаркете.
Секса с ней лет десять не было, а то и больше — ей врачи запретили, да и как-то заниматься сексом, какая уж тут любовь, по которой сходят с ума поэты, с разжиревшей и сварливой супругой ему категорически не хотелось. Выручали смазливые аспирантки и студентки, ведь всем профессорам с советских времен известно, что супруги стареют, а третьекурсницы никогда. А он все же мужчина видный еще, член Ученого Совета, сорок лет преподавательской работы в университете.