— В подполье, значит, остался, после побега из здания суда?!
— Какой побег? Называй вещи своими именами — вооруженная демонстрация, показывающая кто в Эстонии настоящий хозяин. Да и зачем ему было нападать на общество «Динамо»?! С целью захвата оружия?! Да тут после войны тайников со стволами осталось множество. Последнего «лесного брата» десять лет назад из болота извлекли. Ведь и у тебя такой тайник есть, «Лаэ», не может не быть — ты человек расчетливый.
— Скорее, прагматичный и предусмотрительный, — усмехнулся эстонец, и тут же спросил, прищурив глаза, превратив их в щелочки:
— Пара пистолетов не помешала, но пока рано, еще не настолько далеко зашло. А вот кастет пригодится уже завтра, мне ведь глаз шпана подобьет, я тебе говорил о том. Ходят к школе чуть ли не каждый день эти «пэтэушники». Эльза им приглянулась, пристают к ней, уроды. Нужно капитально приструнить, отбить охоту — не хочу, чтобы мешали заниматься делом.
— Завтра сам с вами пойду…
— Не нужно, «Лаэ», я ведь не мальчишка, хотя и выгляжу таковым. И прошел специальную подготовку.
— В КГБ?
— И там тоже, но через четыре года. И не только в «конторе» — я являлся сотрудником КПК.
— Ты стал членом партии в столь юном возрасте?
— Было такое, но негласно. Знаком ЦК ВЛКСМ к тому времени награжден, и орденом «веселые ребята». Но никогда не носил — обстоятельства изменились, приходилось под них подстраиваться.
— Удивил ты меня, — эстонец покачал головой. — Но спрашивать, за что не буду, такое не принято. КПК — это очень серьезно, не шутки, там Пельше, а у этого латыша отсутствует душа, как говорят. Мой отец был хорошо знаком с Арвидом Яновичем, да я его сам знаю — и мне он сейчас не нравится, ощущение, что не занимается настоящей работой.
— Если бы они все занимались по совести и долгу, то сами бы не развалили страну. А вместо контроля над государственным аппаратом и партией они все дела превратили в бумажную отчетность, которая и стала тем самым пресловутым булыжником, который привязывают к шее утопающему. Но были люди, что видели это, и пытались изменить ситуацию, вернее есть, это позже они начнут умирать при странных обстоятельствах. Это позволяет сделать вывод, что в стране обширная сеть «пятой колонны», многие члены которой занимают значимые посты на местах, имею в виду республики, и пробрались в руководство страны…
Глава 16
Дела минувшие
март 1985 года
— Там нет советской власти, Алексей, — фыркнул Никритин, — по крайней мере, я сам ее не увидел в привычном для нас виде. Нет, все есть, как и подобает — красные транспаранты на улицах развешаны, партийные и комсомольские органы везде функционируют, отчетность в полном порядке. Субботники и собрания регулярно проводятся, энтузиазм народа на строительстве электростанций и заводов присутствует. Но ощущение, что стоит прекратить Москве гнуть свою линию, как все изменится в одночасье, и пиджаки заменят на халаты. Вывески с райкомов и горкомов сменят на другие, а вполне сейчас надежные товарищи, секретари райкомов, станут баями, как их предки времен бухарского эмирата. А те, кто повыше уровнем обретут свои родовые ханства, вроде Кокандского или Хивинского. Это уклад жизни, который нам, людям иного мировоззрения, в одночасье не изменить, тут века, образ жизни, помноженный на ислам.
— Следовательно, то, что Рашидова отстранили вместе с его ставленниками, ничего не изменит?
— Абсолютно! Как выразился Талейран, это не преступление, гораздо хуже — это ошибка. И Кунаева нельзя трогать, тем более менять его на русского коммуниста — это взорвет ситуацию, там сильны в райкомах националисты. Это многовековой уклад жизни, еще раз скажу. Как товарищ Сухов правильно заметил, что «Восток — дело тонкое». Да и Киплинг, как помню, нечто подобное выразил по поводу востока и запада.
— Вместе никогда не сойтись?!
Алексей Иванович хмыкнул, потирая пальцем переносицу. Павел его уважал не на шутку — умный и решительный, жесткий, порой с нехорошим блеском в глазах, Глебов больше ему напоминал «смершовца» из романа «В августе сорок четвертого», чем «комитетчика».
— Только ты сам Киплинга не приплетай, а то головы не сносишь при новом генсеке. Мне этот выдвиженец покойного «ювелира» и «КУ» решительно не нравится — мутный, как вода в арыке.
— Ты по-восточному заговорил? То-то, я смотрю у тебя загар отнюдь не зимний — на юге также был.