— Ты уверен, что это можно сделать?
— Прошу тебя, пожалуйста, сними.
Конфетка быстро ослабил петлю; единорог бросил взгляд на веревку и молниеносным движением рога рассек ее на части.
Освободившись, единорог двинулся вперед и положил рог на шею Скайуокер. Когда он поднял голову, на шкуре лошади не осталось и царапины. Единорог серьезно посмотрел на Конфетку, повернулся и двинулся к остальным.
Конфетка озабоченно осмотрел шею Скайуокер:
— Что бы это значило?
Филдс задумчиво смотрел, как единороги окружили своего вожака.
— Кто знает? Они очень одухотворенные животные. Думаю, что так они дают понять нам что-то, о чем мы не догадываемся.
Мелина забрала свою сумку у Гровера, встала рядом с единорогом-вожаком, и они одновременно двинулись вперед. Мелина своим чистым голосом запела ту греческую песню, которой ее научил Хрис: «Ах, милая патрида, когда я увижу тебя снова?»
Единороги окружили девушку-фавна. Бидж заметила, что так же, как когда-то единороги утешали ее в ее горе, касаясь рогами, они теперь по очереди ласково гладили рогами Мелину.
Филдс наблюдал за ними.
— Вот почему говорят, что рог единорога исцеляет.
— Хотел бы я, чтобы это было правдой, — откликнулся Конфетка. — По легендам, они могут вылечить что угодно.
— Что угодно? — переспросила Бидж. — Не думаю. Конфетка внимательно посмотрел на нее и неожиданно стал выглядеть так, как будто сам тяжело болен. Бидж постаралась не встречаться с ним глазами; Конфетка развернул лошадь и поскакал обратно в Кендрик.
Филдс, Кружка и Бидж вернулись тем же путем. Филдс показал остальным, как уничтожать за собой дорогу. Единороги не поднимали шума, когда проходили здесь, но теперь тишина казалась Бидж мертвой.
На границе Перекрестка Филдс попрощался и свернул в холмы. Кружка обратился к Бидж:
— Как ты смотришь на то, чтобы пообедать?
— Прекрасная мысль. — Они миновали пустой дом Бидж и направились к непривычно тихой гостинице.
Но заняться обедом сразу же им не удалось: попугай Кружки прыгал на своем насесте, издавая скрежещущие звуки.
— Что? Что случилось? — спросил Кружка. — Тебе не сидится на месте? Чего ты хочешь?
Попугай вылетел за дверь. Бидж и Кружка вышли за ним следом.
Птицы-огнепоклонники вились над лужайкой в лучах полуденного солнца, изящными виражами слетаясь со всех сторон. Некоторые еще светились, лишь недавно покинув какой-нибудь костер, другие уже остыли и обрели цвет пепла. Кружка пожал плечами и сказал взволнованно кудахтающему попугаю:
— Весна. Они улетают. Ты же видел это уже не раз.
Но попугай был безутешен. Бидж смотрела, как птицы-огнепоклонники все ускоряют полет, образуя воронку миниатюрного урагана, и устремляются ввысь.
Неожиданно сбившиеся в тесный круг птицы запели — радостно, неудержимо, так громко, что песня отдалась эхом в окрестных холмах. Казалось, птичьим хором руководит гениальный дирижер. Бидж была ошеломлена.
Потом птицы вытянулись клином с острием, обращенным на запад.
Попугай Кружки, отчаянно кудахтая, взлетел и устремился за ними.
— Желаю удачи, — пробормотал трактирщик. Попугай изо всех сил бил крыльями, надеясь догнать стаю.
Бидж и Кружка смотрели им вслед, пока птицы не слились в размытое пятно, потом стали точкой на горизонте, потом исчезли из глаз.
Единственное грязное перо опустилось на землю. Кружка бросил на него задумчивый взгляд:
— Грубиян до конца. Мог бы хотя бы попрощаться.
— Как его звали? — спросила Бидж.
— Я так никогда и не дал ему имени. Когда он появился у меня, я решил, что если назову его, то уж точно никогда не избавлюсь. — Они вернулись в гостиницу.
Бидж остановилась рядом с пустым насестом.
— Добро пожаловать в «Кружки», — тихо сказала она, подражая попугаю. Как ни тих был ее голос, он разнесся по всей гостинице.
Бидж села за стол рядом с очагом, где еще горел небольшой огонь. Кружка сходил в кладовку и принес холодного цыпленка и свежий хлеб. Трактирщик старательно приготовил сандвичи, аккуратно разрезав ломти хлеба по диагонали. Бидж чувствовала себя так, как будто вернулась в детство и гостит у своего деда, тогда еще не страдавшего от проявлений хореи Хантингтона. Они с Кружкой поели в молчании.
После того, как чай, тоже вскипяченный Кружкой, был выпит, трактирщик поставил чашку на стол и сказал:
— Комната Мелины теперь свободна. Если захочешь перебраться в нее, я буду рад. Бидж ничего не ответила.
— Я думаю, это не такая уж плохая мысль. Неизвестно, когда появится Моргана, но не думаю, что она снова нападет на гостиницу.
— А как быть с моими пациентами? — спросила Бидж.
— Какие там пациенты? Кто еще остался на Перекрестке? Но на всякий случай я готов помочь тебе перенести сюда все, что может тебе понадобиться. Ты устроишь кабинет в… ну, в одной из других освободившихся комнат. Это нетрудно.
Бидж представила себе. каково ей будет в ее пустом коттедже — без Хорвата и без Дафни. «К тому же, — подумала она и ощутила озноб, — я грозила Моргане, что убью ее, а теперь Моргана хорошо знает дорогу к моему дому».
— Согласна, — сказала она Кружке. Он посмотрел на ее пустую чашку и взялся за чайник, заботливо проверив, есть ли в нем еще заварка.
— Вот и хорошо. Хочешь еще чаю? — Он выглядел довольным, и Бидж почувствовала, что тоже испытывает радость.
Кружка повесил чайник на крюк над огнем и подошел к двери. Бидж присоединилась к нему.
Холодный сухой воздух был прозрачен; все было видно далеко вокруг, но нигде не было заметно никаких признаков жизни. Кружка положил руку на плечо Бидж:
— До чего же здесь красиво… Знаешь, как называл Америку мой дядя Исаак, когда я был маленьким? Goldeneh Medina. Золотой остров. Он вздохнул, глядя, как весенний ветер колышет траву на зазеленевших холмах.
— В южных краях уже тепло. Реки разлились от талых вод, но это ненадолго. Потом семь месяцев будет мягкая погода: при желании можно спать на свежем воздухе. — Кружка повернулся к Бидж. — Если бы я планировал вторжение, я не стал бы его откладывать.