Хемдат взялся обеими руками за край стола и сказал задумчиво:
– Некоторые люди женятся неожиданно, а другие всю жизнь готовятся к этому, да так и не удостаиваются.
Зачем он это сказал?! Да просто так – вырвались глупые слова из сердца, вот зачем.
Друзья подозревают его в том, чего нет и в помине. Друзья говорят ему: «Она симпатичная, эта Яэль, вот ты и увлекся». Хемдат говорит себе: «Да ничего подобного, я занимаюсь с ней только из жалости». Он далек от нее, как восток от запада. Он до сих пор ее и пальцем не тронул. Не то чтобы она не была привлекательна или не нравилась ему, напротив: ее стройная фигура, молодая упругость, душевное спокойствие – все это неизменно вызывает у него что-то вроде уважения. А ведь прежде, пока он к ней еще не привык, он говорил, что она некрасива, более того – называл ее ходячим бифштексом.
Вечером она пришла на очередной урок. Вошла, прихрамывая, вся мокрая от дождя. Правая туфля полна воды, точно тонущая лодочка. Вошла и встала у входа со словами: «Дождь на дворе!» Хемдат подвинул к ней стул, и она сняла туфлю. Какая нежность в этой ноге!
Яэль посмотрела на него и спросила:
– Что это вы там разглядываете?
Хемдат вздрогнул, словно очнулся ото сна, и сказал:
– Интересно, эти чулки на вас – вы сами их связали?
Она улыбнулась:
– Нет, эти чулки я привезла из маминого дома, но я тоже могу такие сделать.
Хемдат снял с нее пальто и расстелил на кушетке. Как ему хотелось в эту минуту, чтобы в углу пылала жаркая печка, и на столе стоял кипящий самовар, и Яэль пила горячий чай, а он сушил бы ее пальто перед печью. Он наклонился и выжал полу ее пальто. Яэль сунула мокрую ногу в одну из его комнатных туфель. Хемдат улыбнулся и сказал:
– Есть такая дурацкая примета – если жених и невеста стоят под хупой и он первым наступил ей на ногу, то он будет властвовать над ней, а если она первой наступила, она будет властвовать над ним.
Яэль засмеялась и тут же воскликнула:
– Ну вот, теперь я запачкала вашу одежду! Извините, господин Хемдат.
И с этими словами принялась оттирать следы грязи с его одежды. Затем стала мыть руки. Хемдат только качал головой и твердил: «Не стоит так беспокоиться, право, не стоит».
Наутро он помылся без мыла, одной водой. Этот кусок мыла в его комнате еще хранил отпечаток ее пальцев, а другого Хемдат не нашел. Он и сам понимал, что это глупо. До невозможности глупо.
В занятиях Яэль не преуспевала. Она ничего не знала, если не считать начатков письма да двух-трех глав Библии и двух-трех разделов из второго тома хрестоматии «Бен-Ами»[7]. Она не схватывала на лету, и ей вечно не хватало времени. До полудня Яэль была занята своей работой, затем отправлялась в больницу, сидеть у постели матери, и, когда приходила, наконец, к нему, выяснялось, что она не приготовила урок. Хемдат по-дружески укорял ее и продолжал добросовестно с ней заниматься. Воистину самоотверженно продолжал. Но по сути, она впустую отнимала у него время. Каждый вечер он учил ее допоздна. О, сколько полезного для самого себя он мог бы сделать за эти часы! Так что же – расстаться с ней? Но он не хотел с ней расставаться.
Она часто опаздывала. Однажды Хемдат все-таки спросил ее: «Почему вы так задерживаетесь?» Яэль сказала, что просто не хочет отрывать его от работы. И в следующий раз застала его лежащим в печальном безделье на кушетке.
Хемдат все спрашивал себя: «Интересно, что она обо мне думает?» И отвечал себе: «Наверно, она мне симпатизирует. Она ценит мои слова. Привела же она однажды фразу из Книги Иова: “Падающего восставляли слова Твои”[8]. И добавила, что никогда не видела, чтобы человек мог так утешить одной своей речью». У Хемдата речь размеренная и отрывочная – каждую фразу предваряет что-то похожее на вздох облегчения. И голос у него ровный и теплый, его приятно слушать.
А что думает о нем сама Яэль? Она говорит себе: «Таковы уж эти поэты, все они говорят спокойно и размеренно». Хемдат ведь и впрямь поэт. А еще больший поэт – Пизмони. Но Бялик выше их обоих. Когда Бялик шел по улице, Яэль не сводила с него глаз. Он был в бархатной куртке и стоял, опираясь на палку из миндального дерева, перед костром, который зажгли в его честь. Весь их поселок собрался в его честь, не было ребенка, который не пришел бы посмотреть на него. Интересно, о чем он думал в ту минуту? Он был ужасно симпатичный, этот Бялик. Почему-то на всех фотографиях у него нижняя губа втянута в рот, как будто он сердится. Действительно, у каждого поэта свои особенности. Вот Хемдат – когда он говорит, то всегда чуть наклоняет голову и прикрывает правый глаз правой рукой. А к Шиллеру, говорят, стихи приходили, только если пахло гнилыми яблоками. Яэль никогда не читала Шиллера, но ее отец, светлая ему память, не отрывался от его книг. Почему это сейчас никто их не читает? Ну конечно, ведь у каждого поколения свои кумиры – Толстой, Санин, Шолом-Алейхем. Нет. Санин – это не имя, это просто название рассказа, как забавно, что она заменила писателя его рассказом. Она ведь и в самом деле не эрудит, эта Яэль Хают, и не стоит придираться к каждому ее слову. У нее другие достоинства, у этой Яэли, – она красивая девушка.
7
Хрестоматия «Бен-Ами» – сборник библейских рассказов для детей и юношества, составленный писателем Мордехаем Бен-Ами.