Джагатай Хан не смягчился. Лорд Каган явно не был успокоен лёгким благодушием.
— Что дальше, брат? — спросил Великий Хан.
— Я изучил последние переменные, — сказал Дорн, присоединившись к ним на платформе. — Каждый шаг нашего врага всё больше раскрывает его намерения. Я начинаю видеть стратегию Повелителя Железа в некоторой глубине, а это значит, что я могу предсказать, где…
— Нам не нужно предсказывать, — прямо сказал Хан.
— Это сложная и многоплановая боевая сфера, брат, — начал Дорн, и затем мысленно обругал себя. Боевые доктрины Джагатай Хана сильно отличались от его собственных, но Великий Хан был непревзойдённым, проницательным и искусным воином. Он не заслуживал снисхождения. Ему не нужно было объяснять сложности, как простым людям.
Джагатай Хан покачал головой. Он выглядел утомлённым, и это беспокоило уже само по себе. Чтобы примарх выглядел уставшим…
— Ему нужен наш отец, — тихо сказал Хан. — Ему нужен беспрепятственный доступ во Дворец. У него есть один плацдарм, ему нужен другой. Это несложно, Рогал, больше нет. Порт Вечная стена необходимо защищать и удержать. Порт Львиные врата необходимо отбить. Это оскорбление, что они претендуют сразу на оба.
— Это было неизбежно, — произнёс Дорн.
— Я не виню тебя, Рогал, — сказал Хан. Он вздохнул. — Мы должны удержать порты. Лишить их доступа. Уже высаженные ими силы можно сдержать и уничтожить.
— Джагатай, — сказал Рогал Дорн. Он откашлялся, как будто обдумывая, что сказать дальше. — Уверяю тебя, я взвесил каждый вариант. Я восхищаюсь твоей решимостью, но это не так просто, как ты…
Он резко замолчал. Джагатай Хан смотрел на него. В его взгляде была такая твёрдость, что Икаро нервно отступила.
— Я думаю, ты неправильно понял меня, Рогал, — сказал Великий Хан. — Я собираюсь отбить порт Львиные врата. Я тебя не спрашиваю. Я пришёл, чтобы сказать тебе, что я собираюсь делать.
— Почему ты стоишь на коленях? — спросила она.
Он возобновлял клятву момента в тёмной комнатке за миллион световых лет от места, где она впервые увидела, как он совершал эту церемонию. Его личная оружейная палата на «Духе» теперь казалась ложной памятью, чем-то таким, что он вообразил, но что никогда не было правдой. Бледно-зелёные металлические стены, запах притирочного порошка, шум с посадочной палубы снаружи. Эти образы больше не принадлежали ему. Как и клятвы момента, приколотые к стене под трафаретным орлом. Они принадлежали кому-то другому. Это были дела, которые совершил другой человек, и тот человек был мёртв.
— Чтобы проявить уважение, — ответил он.
— Перед кем ты стоишь на коленях? — всегда так настойчиво, так любопытно.
Он пожал плечами. Он положил два клинка. Меч Рубио выглядел тусклым в свете свечей. Лезвие силового меча оставалось неактивным. Это было старое оружие Ультрадесанта, гладий, форма которого была ему хорошо знакома. На рукояти ещё оставался знак Ультима.
У лежавшего рядом длинного цепного меча IV модификации была вмятина на кожухе и требовалось переустановить или заменить несколько зубьев. Рядом с рамой, поддерживавшей его броню, стоял наготове ремонтный сервитор. Бледная серость видавших лучшие дни сегментов брони в полумраке напоминала цвет старой кости, словно луна ловила только отражённый солнечный свет.
— Преклонение колен — это акт уважения или верности, — заметила она. — Или это акт почтения и набожности.
— Это не набожность, — ответил он, раздражённый её вмешательством и вопросами. — Богов нет. Мы сожгли эту ложь.
— Значит верности… Но тут не перед кем стоять на коленях, получается, что это бессмысленно.
— Император везде.
— Вот как? — она выглядела удивлённой. — Ты стоишь на коленях перед идеей Его, как перед актом веры? Так что это, верность или набожность? Вы уничтожили ложных богов только для того, чтобы создать другого?
— Он не ложный, — резко ответил он. Пол ненадолго задрожал. Пыль посыпалась с покачнувшегося потолка. Ближайшие батареи и казематы возобновили стрельбу, и их массовая отдача проходила сквозь структуру Дворца.
— Значит Он — бог? — спросила она. Она смахнула пыль, которая упала на наплечники его потрёпанной брони.
— Сейчас есть демоны, так что… — начал он.
— Значит, боги тоже должны быть?
— Я этого не говорил. Что ты хочешь, Мерсади?
— Жить. Но теперь слишком поздно для этого.
Свечи потухли.
Какую клятву ты приносишь? Локен представил, как она спрашивает. Он задумался, как лучше объяснить. Клятвы момента были именно такими — конкретными, принесёнными перед битвой. Все те клятвы, которые он приносил, почти все, что он когда-либо приносил, кроме преданности Императору, давно стали ничем. Он решил принести свою собственную, грубую и простую клятву, достаточную для того, чтобы продолжать жить, несмотря ни на что.