Выпив воды, поиски которой отняли довольно много времени, решила уйти по-английски и незаметно выскользнула в коридор. Попрощалась с Оксаной - ей выпало дежурство и автоматическое неучастие в гуляниях, - и направилась в сторону ординаторской, чтобы забрать дубленку. В голове продолжались танцы, поэтому сидящего на подоконнике человека узнала не сразу. Услышав шаги, он обернулся.
- Вы преследуете меня, Соболева? - с досадой спросил Воропаев.
Эт-то кто еще кого преследует!
- Да нет, я за шубой, - покосилась на зажатую в его пальцах сигарету. - Здесь же вроде нельзя курить.
- Не "вроде" - нельзя. Но те, кто мог бы запретить, заняты поглощением шампанского в промышленных масштабах. Им не до этого.
- А вы, значит, поглощение не одобряете?
Вместо ожидаемого: "Не пойти ли вам, Вера Сергеевна?.." получила спокойный ответ:
- Терпеть не могу. Пьяные компании - горе не мое. И вы вроде тоже от них не в восторге, - крохотная пауза, - были.
- Хто пьяная, я пьяная?! Это вы просто пьяных не видели!
- Пьяных, Соболева, я повидал предостаточно, - Воропаев скривился, как от зубной боли. - Вы не пьяны, хотя едва ли назовешь вас трезвой. Серединка на половинку.
Он замолчал и отвернулся. Я не спешила заполнять паузу.
- Знаете, чем человек отличается от свиньи? - вдруг поинтересовался Артемий Петрович.
Наморщила нос, припоминая. Кажется, слышала что-то такое...
- Если напоить свинью, человеком она не станет, - торжествующе объявила я.
- В самую точку. Стоит ли тогда вообще пить?
Забавная ситуация: прямо по коридору - разгар новогоднего веселья, а мы торчим в ординаторской и рассуждаем о вреде пьянства. Ну ладно, он рассуждает.
- Если следовать вашей логике, то и курение - зло, - решила поддеть я, пользуясь праздничной безнаказанностью, - но вы всё равно курите.
- Идеальных людей не бывает, - сухо проинформировал Воропаев, - а курю не из удовольствия, уж поверьте.
- А из-за чего тогда?
- Из упрямства. С зубодробильным дарованием общались? Он любит рассуждать на тему юношеского максимализма. Не знаю, как там насчет максимализма, но глупости у меня было в избытке. Глупость, Соболева, это единственная болезнь, не поддающаяся лечению. Всё остальное теоретически излечимо.
- Бросить не получается?
- Сила есть, воля есть - силы воли не хватает. Намного проще травиться, чем страдать в отсутствие сигареты. В жизни и без этого дерь... дряни хватает, - невесело усмехнулся он.
- Вы боитесь страдать?
- Нет, доктор, не боюсь, просто не хочу. Можно грызть себя до потери пульса, давать советы и ни одному из них не последовать. Прием окончен?
- Да, Артемий Петрович, оплата на кассе. Приходите еще.
Его смешок был почти не слышным.
- Вы необычный человек, Вера Сергеевна. В каждой женщине должна быть загадка, но вы у нас целый сборник, где выдран листок с ответами. Начинаешь распутывать - натыкаешься на новые и новые нитки. Процесс увлекательный и практически бесконечный.
- К чему это вы? - пьяненький мозг отказывался переваривать данную информацию, только кокетливо хихикал.
- Составить впечатление можно по нескольким деталям. Вы исключение, не единственное, конечно... Многие ваши поступки невольно ставят в тупик.
- Какие, например? - полюбопытствовала я.
Не каждый день узнаешь о своей исключительности, тем более из уст человека, который в грош тебя не ставит и не устает повторять, что "настолько бестолковый организм в его практике встретился впервые".
- Например, сегодняшний. Вы сидите и с умным видом слушаете галиматью из моих уст. Зачем?
Сказать правду: "Потому что хочется слушать вас и не уходить"? Курам на смех.
- Не знаю. Может, только вы не позволяете мне уснуть пьяным сном.
Воропаев кивнул, доставая новую сигарету.
- Всё возможно под этой луной. Эх, Вера-Вера, не знаю, какого черта я влез в твою судьбу и какая роль отведена мне в дальнейшем, но скучно точно не будет, - последнюю фразу он адресовал самому себе, будто забыв о моем присутствии.
Понимание пришло неожиданно, выбираясь из закоулков души, где до этого сидело и робко покашливало. Тот факт, что порой мешал спать по ночам. Факт, который я отказывалась принимать или принимала неверно. Захотелось смеяться, бегать и вопить от радости. Пьяный мозг потирал ладошки и побуждал к активным действиям.
- Ладно, Соболева, пришло время прощаться, - зав. терапией слез с подоконника. - Увидимся в следующем году. Желаю вам научиться отличать черное от белого и знать меру в распитии алкогольных напитков. Пригодится.
- Артемий Петрович? - чуть слышно позвала я.
- Что?
- Я вас люблю!
***
Он поперхнулся, закашлялся. Я спешно налила воды из графина (не зря стоит, как раз для таких случаев) и подрагивающей рукой протянула стакан. Осушив его двумя большими глотками, Воропаев прикрыл глаза и выдохнул:
- Никогда. Больше. Так. Не делайте!
- Простите, если испугала...
- "Испугала"?! - свистящим шепотом переспросил он. - Если это шутка, то оч-чень смешная! Момент выбирали или экспромт?
- Но это не шутка! Я действительно...
- Теперь вижу, что вы по-настоящему пьяны, - оборвали меня на полуслове. - Ничего не говорите. Вызывайте такси и езжайте домой, к друзьям, куда хотите - мне всё равно. Главное, уезжайте.
- Но...
- Соболева, прекратите балаган, - мгновенная вспышка прошла, сменившись ледяным спокойствием. Такое спокойствие граничит с равнодушием. - Если вы хоть немного уважаете себя и меня, то уйдете. Или дадите пройти.
Другой возможности объясниться не будет, банально не хватит смелости. Жалела ли я о вырвавшихся словах? Не в этот вечер. Шампанское сослужило добрую службу: оно позволило говорить напрямую, не задумываясь о последствиях.
- Можете считать меня ненормальной надравшейся дурой, но я всё равно скажу!
- Ну что ж, послушаем, - Воропаев с подчеркнутой серьезностью уселся в кресло.
Дорого бы отдала за возможность узнать, о чем он думает.
- Слушайте. Вы сами - исключение из всех правил. Это трудно объяснить. В тот день, когда вы... когда я обвинила вас в предвзятом ко мне отношении, вы сказали правду... И я поняла, что ваше мнение для меня небезразлично. Не потому, что вы мой начальник, а я подчиненная, нет. Важно просто потому, что вы - это вы... Многое было...
- Вот именно, многое, - он с тяжелым вздохом прервал мою бессвязную речь. - То, что я оказывался рядом - случайность. Всё, что было - не больше чем череда случайностей, поймите же, наконец!
Я покачала головой, улыбнулась.
- Случайности не случайны. Думаете, я не понимаю?
Артемий Петрович смотрел на меня, как смотрят на выбирающегося из земли мертвеца: с недоверием и суеверным ужасом. Лопаты в руках нет, глушить нечем, а из соседних могил тем временем лезут другие.
- Нет, не понимаете. Вы ничего не понимаете.
- Так объясните, я не ребенок! По-вашему, я дурачусь, издеваюсь? Плохо же вы меня знаете...
- Не ребенок, говорите? Тогда будьте добры вести себя как взрослый адекватный человек. Или адекват - не наш формат?
Из коридора донеслось: "ТОЛЬКА-А-А РЮМКА ВОДКИ НА СТОЛЕ-Э-Э-Э!!! ВЕТЕР ПЛАЧЕТ ЗА ОКНО-О-О-ОМ!!!.." В мелодию не попадали, но пели от души.
- Вы просто не хотите услышать, потому что... - я сглотнула, - потому что презираете меня. Ну признайтесь!
Он вскочил на ноги, прошелся по ординаторской, переводя внутреннюю энергию в энергию движения. Я продолжала стоять, опираясь о спинку дивана.
- Вера, это пустой разговор. Мы не поймем друг друга, кричи не кричи. Давайте поступим так: вы поедете домой, ляжете спать, проснетесь и расставите мысли по местам. Если то, что вы пытаетесь донести до меня - бред на пьяную голову, не обижусь...