— Я разлучу вас на время, — сказал он им. — Гета, сходи еще раз в город и узнай, сколько шагов до оружейной мастерской и какая дорога к ней самая короткая. Зайди и к нашим в порт.
— И передай им эту вещицу, — добавил Герула.
Это была небольшая пила. Вместе с Аптасой они нашли как-то на краю владений остатки кузнечного горна; угли они стали добывать из толстых бревен. К горну тащили разное старье — куски якорей, проржавевшие подковы — и из всего этого делали кинжалы и копья, обрабатывая лезвия песком, чтобы разили врага насмерть.
— Свободу нельзя добыть голыми руками, — говорил корабельщик.
Все это оружие втайне раздавалось нескольким верным людям. Решено было начать восстание по первому знаку предводителя.
Глава седьмая
«ПРОКЛЯТЫЕ ЦЕПИ…»
Степные дали гудели, как воды далекого взволнованного моря. Серебряный свет луны освещал темневшие на поле здесь и там трупы, — они были будто огромные семена, разбросанные каким-то сеятелем из неведомого мира.
Бастобалоса лихорадило. Ему казалось, что он слышит неподалеку то неясное клокотание, то шорох шагов. Звуки смешивались с давними воспоминаниями. И вот ему уже мнится, что где-то рядом пасется табун. А он летит по зеленому полю на черном скакуне с развевающейся гривой. Вдалеке блестит извилистое русло реки. Он знает, это Гиерас.
У зеленого подножия холма пасется отара овец. Пастушок играет на дудочке. Рядом с ним стоит на задних лапах большой пес и слушает…
Внезапно эту светлую картину стал поливать дождь. Бастобалос застонал. Шевельнул губами, чтобы поймать немного влаги: его мучила жажда.
Затем все пропало: холм, пастух с овцами, дождь. Не было и реки, его окружала плотная и душная пелена…
…Толмач очнулся лишь на второй день к восходу солнца. И сразу же услышал чьи-то шаги. Открыл глаза: рядом с ним стоял стражник. Он видел его хорошо. Высокий, выше Далосака; ноги голые до колен, короткая мантия на плечах, голова — взлохмаченная, с колючей бородой.
— Тебя как зовут? — шевельнул губами Бастобалос. Он понимал, что будет убит, но хотел хоть что-то узнать о своих врагах.
— Сике́рос, — ответил стражник.
— Что ты здесь делаешь?
— Одна из стрел, пущенная нашими, по ошибке попала в меня. Вот сюда! — Он оголил руку ниже локтя и показал небольшую гноящуюся ранку.
— Значит, ваши стрелы были отравлены, негодяи! — гневно вскричал Бастобалос.
— Да, — подтвердил стражник. — Удивляюсь, что я остался в живых.
— А я не удивляюсь. У меня всегда было волчье здоровье.
— Ха-ха! У этих тоже было волчье здоровье. — Солдат показал рукой в сторону трупов. — Куда ты ранен? В плечо?
— Тебе-то какая печаль! Вонзи в меня меч и иди своей дорогой.
— Не будь дураком. Давай я очищу твою рану. Я разбираюсь в этом немного. У меня есть с собой ир[34]— исцеляет, как наложишь.
Бастобалос заскрежетал зубами от боли: стражник потянул тунику за рукав… Приложив снадобье к ране и завязав ее тряпицей, оторванной от рубахи раненого, Сикерос спросил:
— Сможешь идти?
— Попробую.
— Тебя как зовут?
— Бастобалос.
— И кто ты такой?
— Дак с Гиераса.
— A-а!.. Бывал в тех краях. Сможешь идти? — снова спросил он.
— Смогу.
Сикерос помог ему подняться на ноги.
Несколько мгновений Бастобалос стоял неподвижно: кружилось все перед глазами — поле и небо. Потом постепенно все встало на свои места.
Потрогал пояс. Меч был при нем, в ножнах, и это обрадовало. Значит, он пока не пленник…
— Пойдем, от мертвецов уже несет, — проговорил Сикерос.
— Куда идти? — не понял Бастобалос.
— В Ольвию.
— Что мне там делать?
— Но твой предводитель мертв, куда ты еще можешь пойти?
— Мир велик…
— Послушай, Бастобалос! Я вижу, ты сильный и храбрый человек, хорошо владеешь языком римлян. Поверь, этого достаточно, чтобы наняться стражником на службу в Ольвии. У тебя будет хорошая плата и все остальное… Или ты думаешь, это плохо?
— Не знаю, плохо или хорошо, — ответил толмач, недовольный, что чужак привязался к нему. — Знаю только, что ты хочешь втянуть меня в капкан и сделать рабом — своим или своего хозяина.
— Страх твой я понимаю, дак. Но если б я задумал сделать, как ты говоришь, то отобрал бы у тебя меч, связал руки за спиной и теперь вел бы, подталкивая сзади копьем.
Бастобалос помолчал. Если подумать, то действительно, так оно и было бы. Порыв стражника уже казался ему искренним. В самом деле, он мог его убить — и не убил; мог отобрать у него меч — и не отобрал. Наоборот, вел себя так, будто был его старым боевым товарищем. Перевязал руку, помог подняться с земли…