И все же он не мог побороть в себе подозрительности, и это мешало ему принять предложение Сикероса. «Может, солдат хотел отобрать у меня оружие, да не посмел? — думал он. — Или он трус и побоялся, что я придушу его. Ну да, ведь, когда я открыл глаза, он испугался и отошел».
Все могло быть. Бастобалос не мог знать, какие думы роились в голове чужака.
— Поклянись, что не считаешь меня своим пленником, — сказал он ему.
— Да пусть меня молния поразит на этом самом месте, если я затаил против тебя хоть одну черную мысль!
Это была слишком серьезная клятва, чтобы не поверить. В его горах у истоков Гиераса молния раскалывала скалы, заставляя их трястись в страхе и безумии, будила уснувших в горных пещерах драконов. Люди бились лбами о землю, моля небо уберечь их от этих страшных стрел.
Договорившись, они двинулись в путь.
Бастобалос питал тайную надежду встретить в Ольвии своего друга по войне Далосака. Он не знал, что это пустая мечта: Далосак и пленницы были проданы в тот же день торговцу из Месембрии и увезены на корабле на западный берег этого огромного моря.
…Под вечер в Ольвию входили два человека. На одном была поношенная туника, у обоих висели за поясом мечи. Они шли медленно, едва передвигая ноги, пыльные и пропотевшие. Обогнули разрушенную городскую стену на верхней террасе и пошли задворками в поисках корчмы. Стражник хорошо знал питейные заведения в этой части Ольвии, и они свернули к «Одноглазому». То была корчма старого грека, слепого на один глаз.
Здесь они утолили голод и жажду. Отдохнули. Потом Сикерос поднялся и сказал, что идет договариваться о службе для Бастобалоса.
— Даю тебе ночь. Отдохнешь, силы и вернутся, — сказал он. — Завтра приду, никуда не уходи. Доброго мира!
— Доброго здоровья, Сикерос.
Стражник ушел.
Бастобалос утешал себя мыслью, что меч при нем, на поясе, а плечо болит уже не так сильно. Ир оказался действительно чудодейственным средством.
Утром он встал почти здоровый. Подвигал рукой взад-вперед, вытащив меч из ножен, сделал ею несколько атакующих движений. Рана все-таки мешала ему быть быстрым в ударе.
— Корчмарь! — позвал он охрипшим со сна голосом.
Хозяин предстал перед ним.
— Чего желаешь, мой гость?
— Еды и кружку вина.
Бастобалос прошел в комнату со столами. Одноглазый принес то и другое. Толмач не спеша поел, искоса взглядывая на всех, кто входил и выходил из дверей.
Вдруг он удивленно поднял брови: у задней двери корчмы стояли два солдата с копьями в руках и смотрели в его сторону.
«Когда же они вошли?» — мелькнуло в голове. Он поднялся из-за стола с мыслью выйти во двор посмотреть, не показался ли Сикерос. На пороге остановился: солдаты пошли за ним и теперь стояли за спиной, с копьями наперевес.
Насмешница судьба! Едва только Бастобалос шагнул за порог, как понял, что клятва ольвийца продержалась, сколько лист на осеннем ветру. Во дворе его ждали Сикерос и четверо верзил.
— Разрази тебя молния! — проклял он вчерашнего «друга».
Солдаты толкнули его в спину. Толмач успел выхватить меч из ножен, однако стражник ударил его копьем по больному плечу, и меч выпал из его рук. Лицо Бастобалоса перекосилось от боли.
— Ничтожнейший человек! — бросил он Сикеросу с презрением. — Худший из подлецов, каких я знал!
— Не сердись, Бастобалос. Я посчитал, что кошель с деньгами все же лучше, чем твоя дружба.
Солдаты загоготали.
Они отвели пленника к мастеру Кефаистосу, который отпечатал на его руке рабское клеймо.
— Теперь ты избавйлся от прозвища «варвар», — издевались над ним. — Ты сервус публикус! Раб магистрата!.. Ну, легкой службы тебе!
Так стал Бастобалос рабом. Много лет назад ему удалось избежать рабства. Сейчас судьба его не пощадила. Ноги его сковали цепями, и он был отправлен вместе с другими рабами на работу в порт.
Скоро его плечи привыкли к разным грузам: мешкам с пшеницей, тюкам кож и мехов, сундукам с украшениями и оружием, гранитным плитам и речным камням, бочкам с рыбой и амфорам с вином… Все, что перевозилось на кораблях, проходило через руки и плечи рабов.
От порта к складам и назад тянулась вереница людей, согнувшихся под ношей. Работа была изнурительной даже для самых выносливых. У некоторых, обессиленных еще и жарой, кружилась голова, корабельный трап плясал под ногами, и они роняли груз. Солдаты-охранники набрасывались на упавшего с кнутами и били, пока тот не поднимался и не влачил дальше свою судьбу.