— Может, римляне из Тиры сожгли крепость? — недоумевал Герула. — Нет, не верится!
— А может быть, Мука-порис пошел на Тиру войной и был наказан? — предположил старик Терес.
— И этого не может быть, он всегда был с ними в сговоре.
— Тогда что же?
— Скоро узнаем.
Роместа перепеленала Груе в сухое и уложила его в мешок, который опять повесила за спину. Она была готова к дороге.
Всадники двинулись по холму, держа лошадей в поводу. Шли по утоптанным за много лет тропам. На пути их вставали горы жженой глины и камней, битого кирпича, бревна, ставшие углями, кучи пепла, время от времени развеваемые ветром.
— Проклятия на головы врагов, — с горечью вздыхал старик Терес.
— Тысяча громов! — в бессилии повторял корабельщик Герула.
— Что же это такое, люди добрые? — спрашивал своих друзей Дакос.
Только предводитель ничего не говорил и никак не выражал своего отношения к тому, что они увидели. Казалось, у него пропал голос. Аптаса разглядел среди развалин засыпанную пеплом сухую корку со следами капель, из чего заключил, что вскоре после разгрома прошел дождь. Было ясно пока одно: город сожжен весной, в месяц Овна или чуть позже.
Всадники остановились посреди руин. Время вопросов и возгласов прошло — каждый вспоминал о своей давно задуманной мести. Но вместо ненависти к Мука-порису они испытывали сострадание к землякам, которых постигла такая страшная кара. Образы исчезнувших людей жгли их сердца: они представляли своих близких и друзей обугленными, как эти куски бревен, что валялись на земле.
Предводитель нагнулся и зачерпнул горсть пепла.
Потом стряхнул ее. Запах тлена долго оставался на пальцах… То, что произошло здесь, они не могли пожелать даже самому злейшему своему врагу. Но кто же все-таки опустошил и поджег их город?
Путники в скорбном молчании смотрели на пепелище. Казалось, они слушали стенания разрушенных стен.
— Подождите меня, — проговорил Аптаса. Его терзали воспоминания, и он направился к Долине Змей, на могилу отца.
Перед надгробием он остановился:
— Кто сжег наше селение, отец? — спросил он.
Молодую листву на верхушках дубов шевелил ветер.
— Что сталось с жителями Дувры? Где моя отара? Где пес Гунах? — Голос его дрожал.
Спустя немного времени Аптаса успокоился: он вспомнил, что нигде не видел следов сожженных трупов или других останков людей. Это означало, что жители Дувры не погибли. «Может, они спрятались где-нибудь в глубине лесов?»
Предводитель воспрял. Им завладела новая мысль.
Солнце поднималось к зениту. Земля и пепел руин стали горячими.
Аптаса вернулся к отряду.
— Теперь куда? — спросил Герула.
— Через холм, — ответил он. — Надо искать хижины и шалаши пастухов. Они должны знать, что случилось с нашим городом.
К нему подошли Хорат, Севт, Рату и Дзида, отданные когда-то в рабство своим родным селением. Бывшие рабы сейчас не были в обиде на земляков — такой уж сложился обычай: бросали жребий, и кому он выпадал, тот прощался с близкими и отправлялся в Дувру. Там, вместе с остальными, его сажали на корабль, и он попадал в Тиру, Ольвию или в другие города и порты, где были рабовладельцы.
— Предводитель! — проговорил Хорат. — Прости, у нас другое на уме. Мы хотим уйти. Вы отправляйтесь к пастухам, а мы — домой. Не отпустишь, уйдем без твоего позволения.
Аптаса нахмурился и пристально на них посмотрел. Он понимал, что друзей мучила дума о Хорибе: цела ли она или тоже в руинах, живы ли родные и друзья.
— Хорошо, Хорат, я вас не задерживаю, — ответил предводитель и добавил: — И все же мне жаль, что ты думаешь только о себе.
— Почему только о себе? Нас четверо, — заупрямился Хорат.
— Вот потому и досадно: вы ведь знаете эти места так, что с завязанными глазами всюду пройдете. И я хотел послать вас разведать; может, Мука-порис не сгинул, не попал в рабство. Может, он прячется где-нибудь в лесу или даже в вашей Хорибе… Посмотрите сами и пораскиньте мозгами: ни в этом разрушенном городе, ни в его окрестностях нет останков человека. Это что-нибудь значит? Тирагеты не погибли, они исчезли! Но где их искать?
— Предводитель прав, — поддержал Севт. — Надо искать. А вы, Рату и Дзида, что скажете?
— То же, что и ты.
Они вновь оседлали лошадей и, покинув руины, направились в гору по глинистой дороге, которая извивалась между кустарниками. Родной город остался позади, как стертое водами времени изображение.