Коростынские переговоры не ограничились вопросами, отразившимися в тексте мирного договора. «Управливая новгородець», великий князь коснулся и других сюжетов. Непосредственный результат этого — вечевая грамота Великого Новгорода о сложении крестного целования с ряда бывших новгородских земель, в составе которых перечислены Пинега, Кегрола, Чакола, Пермские земли, Мезень, Пильи Горы, Немьюга, Пинешка, Выя Сура Поганая. По вечевому определению, «ино то земли осподы нашей, великих князей»35 Эти земли были расположены на правом берегу Северной Двины и к востоку от нее. Переход их в руки Москвы отрезал новгородским боярам путь к Северному Уралу, поставлявшему важнейший товар новгородского экспорта — пушнину. Сохранив по Коростынскому миру Двину, Новгород терял возможность дальнейшей экспансии в северо-восточном направлении. Это было сильнейшие ударом по экономической основе могущества новгородской боярской олигархии. Политическое подчинение Новгорода сопровождалось расшатыванием экономической базы его правящей верхушки.
В свете этого трудно согласиться с мнением о видимом несоответствии «между блестящими военными успехами московской войны и скромными политическими итогами их». Напротив, политические итоги войны 1471 г. имеют не меньшее, если не большее, значение, чем военные успехи. Однако блестящие победы московских войск сразу бросались в глаза современникам и были достойно оценены ими, а политические итоги войны, облеченные в традиционные формы докончания, проявились во всем своем глубоком смысле далеко не сразу. Именно этим можно объяснить источниковедческий парадокс, замеченный В. Н. Бернадским: «…ни один из летописцев не усмотрел в Коростынском мире какого-либо покушения против основ новгородского вечевого порядка»36. Приведенное мнение одного из наиболее крупных и вдумчивых исследователей истории Новгорода имеет особое значение: на нем основано представление автора о политическом курсе московского правительства, проявившемся в Коростынском докончании и в последующие годы. Этот курс, по В. Н. Бернадскому, был направлен «на сговор с новгородской боярской верхушкой, а не на разгром новгородского порядка». Однако, как мы видим, условия Коростынского договора, формально не ликвидируя новгородские политические институты, сводили их реальное значение к минимуму.
Можно согласиться с В. Н. Бернадским, что «ликвидация… вечевого строя в 1471 г.» не только повела бы к сплочению в Новгороде «всех его сторонников», «но и поставила бы… сложную задачу организации на новых началах управления огромной территорией Новгородской земли». Именно поэтому, видимо, великокняжеская власть и не пошла на немедленную ликвидацию республики, ограничившись на первых порах жестким контролем над нею. Что касается надежды «превратить великих бояр новгородских» в «верных слуг» великого князя, то расправа над цветом новгородского боярства в Руссе делала эту перспективу призрачной. Со стороны Москвы могла идти речь только о дальнейшем противопоставлении сторонников и противников московской ориентации, т.е. о политике, направленной на дезинтеграцию, разложение правящей новгородской верхушки, о подготовке ее полного краха, а не о компромиссе с нею. Новгородское боярство могло сохранить себя только ценой полного отказа и безоглядного подчинения воле Москвы. Это не «сговор», а безоговорочная капитуляция, на которую могущественная новгородская олигархия вряд ли могла пойти.
Наиболее существенным проявлением социальной политики великого князя в отношении Новгорода можно считать отпуск на волю плененных «меньших людей», в чем нельзя не увидеть противопоставление их «большим», в колодках отведенным на Москву: «А колодники приведе князь великии, повеле всадити в ызбу, от них же един, задхнувся, умре»37. Проводя свою новгородскую политику, великий князь отнюдь не рассчитывал на симпатии боярства.
Поход 1471 г. закончился. В первый день нового 6980 г. (1 сентября 1471 г.) «князь великий… Володимерской и Новгородской и всея Руси самодержец… с победою великою» возвратился в Москву, с триумфом встреченный столицей. Для этого были все основания: эфемерный титул «великого князя всея Руси» впервые наполнился реальным содержанием; «старина» великокняжеская, традиция политического единства страны решительно восторжествовала над «стариной» удельно-вечевой децентрализации. Русская земля сделала крупнейший, решающий шаг на пути своего превращения в единое Русское государство.