— Благодарение Митре, вы живы! — воскликнул он. — А мне сообщили, будто в тебя угодила стрела, — проговорил граф, обращаясь к Конану, — а люди твои разлетелись, как птички по осени.
— Теперь много что будут говорить, хорошо бы десятая часть из этих россказней была правдой, — буркнул Конан и принялся рассказывать о засаде. А чуть погодя спросил: — Что у вас-то случилось под Танаисом на переправе?
— Прокас отделал нас не хуже, чем тебя, — отвечал граф. — Мне показалось, старик сам вел сражение. Он заранее подготовил на южном берегу засаду — как раз там, где мы собирались переправляться, — а потом гнал нас с обеих сторон. Не думал, что он осмелится преследовать нас в Аргосе.
— Прокас не дурак, — заметил Конан, — он знает, когда и что можно. Ну ладно… А как вы попали сюда? Прошли по перевалу?
— Нет. Еще вчера там стоял большой отряд аквилонцев. Но нам повезло: один из моих людей, когда возил в эти края контрабанду, знал одну узенькую тропу, по которой почти никто никогда не ходит. Подъем был что надо, но в конце концов мы все же забрались, потеряв при этом лишь двух лошадей. А что, сегодня там никого нет?
— По крайней мере, час назад не было ни души, — ответил киммериец. Он оглянулся на своих: — Что ж, пора двигаться, пока светло. Вместе с твоими воинами нас теперь около тысячи.
— Тоже мне армия, — проворчал Публий. — Жалкие остатки — вот что это такое, армия осталась на севере.
— Для начала сойдет, — бросил Конан. Мрачные ночные мысли исчезли вместе с утренним туманом. — Я еще не забыл те дни, когда все наше войско состояло из пятерых храбрецов.
Отряд двигался в сторону старого лагеря, и по дороге группками или поодиночке к нему приставали уцелевшие после разгрома воины. Конан же беспрестанно оглядывался назад, каждую минуту ожидая увидеть мчащихся по Рабирийским склонам лихих легионеров Прокаса. Но Публий не разделял его настроений.
— Послушай, Конан, — твердил он. — Король Милон пока еще нас не предал, иначе его солдаты оказались бы у нас в тылу уже тогда, когда Прокас трепал нас, как сосунков. А король Аквилонии хоть и спятил, но все-таки не настолько, чтобы начать сейчас настоящую войну с Милоном, — Аргос крепкий орешек. Амалиусу Прокасу все эти политические штучки прекрасно известны, он не продержался бы так долго на службе у психа Нумедидеса, если б не помнил о главных его интересах. Так что успокойся, в лагере мы пока будем в безопасности. К тому же там нас станет чуть больше — с резервом и с обозными.
— Пока… — фыркнул Конан. — Будто ты не знаешь: когда Нумедидес сумеет уговорить аргосийца, земля будет гореть у нас под ногами!
В сущности, Конан не слишком-то ошибался. Вскоре после этого разговора король Милон принимал у себя посланников Аквилонии. Во главе их ко двору, совершив трудный обратный путь в обход армий, прибыл зингарец по имени Квесадо.
Квесадо, одетый теперь в роскошное платье черного бархата и кожаные, кордавской выделки башмаки, сильно переменился. Но перемена эта, как оказалось, пошла не на пользу его хозяину. Сам Нумедидес, узнав о шпионских подвигах зингарца, на радостях приказал назначить его главой посольства. И это было ошибкой.
Зингарец был отличным разведчиком, умевшим легко и незаметно выведать что угодно и у кого угодно. Но, оказавшись неожиданно у власти и при деньгах, он занесся и стал просто невыносим. Холодно и высокомерно пытался он почти неприкрытыми угрозами склонить короля и его советников к мысли о том, что для Аргоса лучше — союз с могущественным соседом или же с его врагами, которые, в сущности, обычные оборванцы.
— Ваше Величество, господа советники, — говорил Квесадо резким, уверенным тоном. — Вы, наверное, и сами понимаете, что не принять дружбу моего повелителя означает перейти на сторону его врагов. И чем долее позволите вы оставаться им в землях вашего королевства, тем более запятнаете себя позором измены по отношению к вашему соседу и моему государю, могущественнейшему королю Аквилонии.
Король Милон при этих словах резко выпрямился, широкое лицо его побагровело от гнева. Средних лет, с пышной, ниспадавшей на грудь седой бородой, он производил впечатление человека уравновешенного, неразговорчивого и напоминал скорее честного селянина, чем владыку богатого древнего государства. Соображал он туго, и, если уж что-то вбивал себе в голову, переубедить его было невозможно. Глядя Квесадо прямо в глаза, король Милон ответил так:
— Вы забыли, господин посол, что Аргос пока свободная страна! Никогда мы не были и — да не допустит Митра! — не будем подданными твоего короля. Ты говоришь об измене, то есть о некоем деянии, направленном против государя. Не хочешь ли ты сказать, посол, что Нумедидес стал теперь государем Аргоса?