Первым почувствовал запах дыма слуга. Он кинулся к дверям и увидел прямо под стеной жарко полыхавшую кучу хвороста. Он и поднял тревогу.
В несколько мгновений здание опустело. Гвардейцы и их дамы вдруг оказались во дворе перед целой толпой воинов с мрачными, усталыми лицами. Бойцы сжимали в своих загорелых руках обнаженные мечи.
Увы, кинжалы гвардейцев служили больше для украшения, нежели для боя, а мечей никто из гуляк не надел. Так что и часа не прошло, а Калария была уже свободна от королевских солдат. На древке рядом с пурпурными леопардами вместо аквилонского орла взвилось новое, прежде не виданное знамя — золотой, вставший на задние лапы лев на черном поле.
В небольшой комнатке лучшего в городе постоялого двора играли в шары королевский наместник и сборщик налогов из южных провинций. Оба были увлечены игрой. Нетерпеливый наместник то и дело проигрывал. Вот и сейчас он только что пропустил еще один шар и, видимо, потому наконец вспомнил про дом, и про жену, и про тот прием, который ждет его в столь позднее время. Раздраженно он посмотрел на дверь, и на глаза ему попался часовой. Господин Конраден страшно рассердился и приказал солдату немедленно убираться.
— Никак не удается побыть без зрителей! — ворчал он.
— Особенно когда игра не идет, — съехидничал сборщик налогов. Впрочем, судя по тому, что содержимое кошелька наместника подходило к концу, часовому недолго оставалось торчать за порогом. За игрой никто из них не заметил глухой звук удара и стук упавшего тела.
Мгновение спустя тяжелая дубовая дверь распахнулась, и в комнату ввалилась целая толпа вооруженных селян. Высоких господ без разговоров поволокли на площадь прямо к наскоро сколоченной виселице.
Первым узнал о беспорядках в тылу капитан гвардейцев. Решив проверить выставленные посты, он увидал, как один из часовых спит себе мирно в тени фургона.
Страшно ругаясь, капитан двинул парня носком башмака под ребра. Но когда это не помогло, гвардеец нагнулся. Ткнувшись во что-то липкое, влажное, он непроизвольно отдернул руку и, не веря глазам, уставился на зияющую рану — горло у бедолаги было рассечено от уха до уха. Капитан выпрямился, собираясь крикнуть, поднять тревогу, но стрела угодила ему прямо в грудь.
Туман плыл над холодными водами Алиманы, расползаясь между шатрами легионеров. Туман клубился среди стволов могучих вековых деревьев. И сквозь эту серую завесу пробирались чьи-то темные фигуры.
Выбираясь из лесу, загадочные тени беззвучно передвигались от шатра к шатру, отирая окровавленные клинки.
А пока они обходили лагерь, другой отряд воинов, тоже одетых в темное, входил в холодные речные воды.
Графа Туанского, Аскаланте, вырвал из тяжелого сна чей-то пронзительный предсмертный вопль. Потом он услышал беспорядочные крики, пение рожков. Несколько мгновений аквилонцу казалось, что он еще не проснулся. Но вопли раненых, стоны умирающих, свист стрел и лязг клинков звучали наяву. Сыпля отборными ругательствами, полуодетый, вскочил граф со своей лежанки и откинул полог. Глазам его предстало страшное зрелище. Освещая происходящее, горели солдатские шатры. В липкой грязи валялись трупы — словно игрушечные солдатики, разбросанные рукой беспечных мальчишек. Полуодетые аквилонцы сражались с воинами в кольчугах, вооруженными копьями, дротиками и мечами. Лучники, в темном платье и в кольчугах, подошли так близко, что били почти без промаха. Капитаны пытались построить людей в боевые порядки.
Перед оцепеневшим от ужаса и неожиданности Аскаланте вдруг, изрыгая чудовищные проклятия, возникла жутковатая фигура. Это был боссонит Громель. Аскаланте оторопело уставился на него. Могучий торс капитана прикрывала только кольчуга, прорванная в нескольких местах.
— Неужто нас предали? — пролепетал Аскаланте, не сводя глаз с окровавленного меча капитана.
Громель только махнул рукой и сплюнул кровавой слюной.
— То ли предали, то ли просто застали врасплох, то ли то и другое вместе — ну их всех в утробу к Нергалу! — прорычал боссонит. — Провинция восстала, демон ее задери! Часовых сняли, лошадей увели, дорога на север перекрыта. Под покровом тумана они обошли нас с реки, жабы чертовы! Почти у всех часовых перерезаны глотки — привыкла деревенщина солому резать! Нас зажали с двух сторон, даже отступать некуда!
— Что же делать? — прошептал Аскаланте.
— Бежать, приятель, шкуру спасать! — опять сплюнул Громель. — Или сдаваться. Что я, собственно, и собираюсь сделать. Ну-ка, помоги эту рану стянуть, пока я не истек кровью.