Стреляли больше наудачу и почти сразу после первого залпа лучники выдали второй, накрывая практически всю площадь. Стрелы летели густо, с большим разлетом, и падали среди варваров, возившихся с осадными машинами. Кто-то повалился сразу, кто-то, прибитый стрелой к земле, теперь кричал и выл от боли, а одна из стрел действительно попала на уже подготовленные к выстрелу снаряды. Вспыхнувшее пламя взметнулось на пару десятков метров вверх, испепелив одну из катапульт и развалив другую. Превратившиеся в живые факелы дикари не успевали даже закричать, сгорая до угольков, а другие разбегались в стороны или катались в лужах горящей смолы.
— Вперед! – скомандовал Николай, облегченно вздохнув, когда его первоначальная задумка удалась. — Сомкнуть щиты! Держать строй!
Римляне с боевым кличем навалились на варваров, оттесняя их назад, на площадь, где все еще бесновалось пламя. С одной стороны теперь врагов поджидал огонь, с треском и ревом вгрызаясь во все, что только могло гореть, а с другой – напирающие римляне, взбодренные первым успехом и не желавшие сдавать город. Германцы дрались отчаянно, но против стены римских щитов ничего не могли поделать. Деморализованные и отчаянно защищавшие свои жизни, они отступали, сдавая позиции шаг за шагом. Николай даже не мог пройти к первому ряду своих подчиненных. Свалка рукопашной схватки оказалась настолько жесткой, что солдаты давили друг на друга, образовав настоящую пробку, так что мертвые и раненые валились под ноги своим товарищам.
— Шаг! – услышал центурион сквозь общий шум свалки голос одного из деканов, пытавшегося подбодрить своих сослуживцев. — Держать строй! Еще шаг! Еще шаг!
Строй сдвигался вперед синхронно, когда по одной команде все солдаты снова наступали, отталкивая германцев назад. Те отчаянно рубились, пытаясь если хоть не оттеснить римлян, то хоть удержать позиции, но не могли в достаточной мере организоваться, чтобы выстоять под таким натиском. Один за другим они валились на вымощенную булыжником мостовую, уже залитую кровью, и на телах оступались их сородичи. Упавшие уже не могли встать, затоптанные теми, кто ломился вперед. А потом по ним шагали римляне, чем строй, казалось, в эти минуты нельзя пробить. Измученные тяжелым боем солдаты, еще несколько минут назад едва державшие оружие, теперь словно обрели второе дыхание, чувствуя, что побеждают.
— Давите их! – радостно прокричал кто-то среди всеобщих криков и гвалта. Единственным, что в эти секунды могло перекрыть рев огня и криков умирающих, оставался лязг мечей и брони. Ряды дикарей прогнулись и в какой-то момент, истощенные, окончательно проломились в самом центре. Римляне продолжали наступать по инерции, разделив силы дикарей, но и сами оторвавшихся от собственных флангов. Строй рассыпался и солдаты продолжили схватку уже среди еще догорающих луж разлитой смолы, догоняя и убивая обратившихся в бегство врагов.
Дышать в дыму тяжело, горло и ноздри разрывало, словно их драли кошки, глаза слезились, хотелось выскочить из этого окружающего дыма и жара, но нужно было продолжать наступать дальше. Хорошо было лишь то, что и варварам в таких условиях приходилось не лучше. Николай возглавлял легионеров, а потому, как только строй развалился, оказался в первых рядах, уставший, нервный и буквально кипевший от количества адреналина в крови. Первого же варвара, оказавшегося у него на пути, он просто полоснул мечом по лицу, разрубая череп в районе глаз. Брызнула кровь, ее было так много, что Николай не успел отскочить назад. В этот момент он даже не особенно понимал, насколько владеет собственным телом, насколько это именно его решения, а не движения Люция — в этот миг они казались единым целым.
Весь бой распался на множество небольших коротких и ожесточенных схваток, в которых римляне добивали тех прижатых к стенке варваров, кто не успел сбежать. Кровь текла ручьями по мостовой, горящая смола шипела и плевалась, когда тела валились в огонь. Николай сам рубил с плеча, охваченный упоением схватки и эмоциями, что вспыхивали в его сознании одновременно с эмоциями Люция. То, что он делал — правильно. Каждый из них, каждый из тех, кого он убил сегодня, чью жизнь оборвал, не задумался бы ни на секунду, убивая его самого, каждый из них убил бы еще десятки и сотни ни в чем не повинных людей, подчиняясь приказам своего вождя и жажде крови, слишком глубоко засевшей у них в душах.