Клинок глубоко вошел в живот дикарю, точно под ребра, и в этот раз Николай не стал отводить взгляда. Варвар удивленно приоткрыл рот, словно пытаясь что-то сказать, и повалился вперед, когда центурион выдернул из него оружие, отступив в сторону. Вторым ударом Николай перерубил руку германца, уже замахнувшегося для удара, и тут же добил его ударом приклада в лицо.
С громким ревом на него прямо из пламени выскочил варвар с занесенным над головой топором. Его сшитая из шкур одежда была охвачена пламенем и сам он горел, но все еще жаждал убивать. Николай, подчиняясь рефлексам Люция, в самый последний миг резко упал на одно колено, замахнувшись мечом в сторону. Промахнувшийся дикарь потерял ногу, отрезанную острым лезвием, и с воплем пролетел дальше, а его отсеченная конечность упала где-то в стороне.
Снова выпрямившись, бывший спасатель блокировал щитом опустившийся меч другого дикаря. Грубо скованное железо выбило щепки из побитого дерева, и варвар, продолжая что-то реветь, рубил без остановки двумя топорами, не давая даже отступить в сторону. Он мог бы раскроить щит, если бы один из легионеров не воткнул ему копье в спину. Взвыв, германец выронил оружие и упал на колени, а Николай, распрямившись, одним ударом перерезал ему горло.
Схватка продолжалась, но теперь легионеры быстро оттесняли врага с площади. Тех, кто не успел сбежать, добивали, пленных не брали и никому не давали пощады. Николай, уже успевший устать от крови и смерти, тяжело дышал, оглядываясь вокруг. Его старые чувства кричали, что такого не должно быть, что нельзя вот так просто убивать людей, кем бы они ни были. Его старое восприятие мира вернулось с новой силой, и страшно становилось уже от воспоминаний о сотворенном, о всех тех, чья кровь осталась на его руках. Однако память Люция быстро подавляла подобные всполохи, заглушая памятью самого римского центуриона, его воспитанием и образованием. В эти минуты он разрывался между этими двумя крайностями, никак не способный решить, кто же из них неправ в большей степени.
— Центурион, площадь захвачена! – Один из легионеров, грязный от крови и сажи, подбежал к нему, с трудом дыша и хватая ртом воздух. — Какие будут дальнейшие указания? Тессерарий Гней отправил меня с приказом сообщить вам, что противник отступает по всем ближайшим улицам в полном беспорядке. Он желает продолжить преследование и выбить врага из города, пока есть такая возможность.
— Передайте Гнею, чтобы остановился на тех позициях, что сейчас удерживает. Пусть укрепляет подходы к площади, — приказал Николай, отрицательно покачав головой. У них не хватало людей для продолжения наступления, и даже эта атака во многом стала удачному стечению обстоятельств. Захватом площади они разрубали силы германцев, занимая пересечение нескольких центральных городских улиц, но численности врага это нисколько не сокращало. Теперь ее предстояло удерживать от новых нападений. Как только германцы придут в себя, они бросят все силы на то, чтобы выбить римлян обратно. Люций хорошо знал, что в их нынешней ситуации единственным шансом на успех оставалась глухая оборона. Продолжая гнать дикарей, они рано или поздно наткнуться на новые их силы, продолжавшие вливаться в город через разбитые крепостные ворота, и пусть даже они убьют их еще несколько десятков, новая волна сметет остатки сил легиона, сражающегося здесь. Николай, сглотнул, понимая, что именно от его принятых решений теперь может зависеть итог всего сражения. Площадь Патрициев была ключевой точкой в продолжающихся боях и от того, в чьих руках она находилась, могла измениться вся ситуация.
Солдаты засыпали песком и заливали водой остатки пламени, собирали разбросанные всюду тела. Раненых и убитых в схватке римлян оттаскивали в сторону и пара врачей уже осматривала тех, кто еще дышал. Каждого, кому еще можно помочь, отправляли в храмовый район, но были и те, чьи ранения вылечить было нельзя. Все старания врачей могли лишь оттянуть неизбежное. Таких ждала «милость богов», поскольку в нынешних условиях тратить время и усилия на сохранение в них еще теплющейся жизни было слишком дорого. Раненого добивали единственным ударом кинжала в сердце, прося богов принять душу павшего воина наравне с остальными.
Для Николая, привыкшего, что сражаться нужно за каждую жизнь, подобное выглядело чудовищно, но иного выхода даже он не мог найти. Врачей и так не хватало для такого количества раненых солдат и гражданских, попавших под удар варваров, припасов имелось еще меньше, и потому вполне разумно сосредоточиться лишь на тех, кому можно помочь.