Какая-то часть его сознания воспринимала увиденное как что-то нормальное и привычное, но та, что оставалась Николаем Савельевым, буквально сжалась от ужаса, впервые лицезрев поле боя. Для него это выглядело чем-то иррациональным, жутким и невозможным для привычного мира. Все выглядело нереальным. Подобного просто не могло произойти, и всё это больше напоминало какую-то жуткую галлюцинацию. Однако происходящее было слишком реальным, чтобы выглядеть как помутнение сознания. Николай чувствовал запахи вокруг себя — и человеческой крови, и пожаров, и солдатского пота. Тело пронзала усталость, так что казалось, будто каждая мышца болит. Давила тяжесть доспехов, и влажный от пота поддоспешник прилипал к коже. Саднили многочисленные мелкие порезы и царапины, припекало жаркое солнце, белым пятном торчавшее на голубом небе. Ни одна галлюцинация просто не может быть настолько правдоподобной.
— Я… я в норме… — на автомате отмахнулся он, увидев, что отец смотрит прямо на него. И тут же внутренне дернулся, осознав собственные мысли. Этот человек просто не мог быть его отцом. Словно какая-то часть его воспоминаний все еще принадлежала второму человеку с именем Люций, в теле которого он и оказался. Какая-то часть памяти принадлежала не ему, словно вцепившаяся в его воспоминания, чуждая и казавшаяся лишней. С другой стороны, еще вопрос, кто именно здесь чужой. Больше всех чужим казался он сам. В чужом теле, среди чужих ему людей… в чужом мире?
— По тебе не скажешь. — Секст смотрел прямо ему в глаза. Он уже постарел, глубокие морщины избороздили его лицо. Человека, которого не смогли свалить ни варвары, ни чудовища из далеких земель, ни происки врагов в самой империи, подводило собственное тело. Старость подтачивала его, и этот поход, возможно, был для него последним. Николай ощущал эмоции, которые ему не принадлежали, всполохи мыслей настоящего Люция, пробивающиеся сквозь пелену его сознания. Люций помнил своего отца другим, гордым и статным, а не горбившимся под весом собственных доспехов. Конечно, Секст еще мог обставить по навыкам любого из легионеров и удар его был все так же крепок, но Люций видел, как тяжело ему стали даваться воинские будни. Возможно, в ближайшем будущем ему только и останется, что отложить меч в сторону и перейти на поле, где гремели другие битвы — словесные, сотрясая воздух Сената.
Николай снова схватился за голову от боли. Единение двух сознаний в одной голове не могло пройти бесследно в первые минуты, и разрыв воспоминаний, где смешивалась и история одного из наследников рода Горациев, и спасателя из службы МЧС Российской Федерации, каждый раз отдавалась болью, буквально раздирающей мозг. Он хрипло застонал, пытаясь справиться с приступом, и тело изогнулось в рвотном позыве, вывалив на окровавленный мрамор плит все съеденное за сегодня. Стало самую малость легче, и сознание постепенно снова возвращалось в единое целое из единых кусков. Он снова Николай Савельев, русский, непонятно как оказавшийся здесь…
Ему под нос сунули что-то сильно, но приятно пахнущее, и запах сразу прочистил мысли, изгоняя все лишнее. Дышать стало легче, а спазмы отступили.
— Варвары! К бою! – раздался чей-то крик и через распахнутые настежь ворота внутреннего дворика внутрь ворвалось еще не меньше двух десятков воинов в волчьих шкурах, вооруженных топорами и молотами с каменными головами. Их боевой клич больше напоминал звериный рев, а на лица и руки они наносили узоры из человеческой крови.
— Щиты! Держать линию! – Секст выхватил меч из ножен и отвлекся только на мгновение, чтобы хлопнуть Николая по плечу. – Люций, поднимайся, ты нам нужен.
Он только молча кивнул и посмотрел на меч в своей руке. Клинок был покрыт алыми разводами свежей крови, а рукоять настолько привычно лежала в руке, что практически не ощущалась. А прямо перед ним воины в доспехах уже отчаянно бились с налетевшими вдруг варварами над телами друзей и врагов. Снова умирали люди. Николай видел, как удачный удар меча срубил воину в волчьей шкуре руку у самого локтя, и крик боли прервался сразу же, поскольку следующим выпадом лезвие пробило горло, погрузившись по самую рукоять. Рядом с ними мощный удар каменного молота буквально раздробил щит солдата вместе с его рукой, и, взревев, варвар вторым ударом раздробил голову противника, смяв шлем, как тонкую жесть.