— Мама, никто не знает что ты поехала в больницу?
— А кто должен об этом знать?
— Ты кому-нибудь еще говорила о том, что тетя Соня в больнице?
— Да нет. Не успела. Ее вчера положили, а сегодня утром она мне позвонила...
— Ты можешь в больнице остаться на ночь?
— Зачем?
— Так нужно.
— Не уверена, но я могу поехать к ней на дачу... там внучка с дедом, а он трезвым в последнее время почти не бывает.
— Ну и прекрасно! Отличный повод переночевать там, — Яна старалась говорить как можно беззаботнее.
— Но зачем? Что случилось?
— Мама, я попала в довольно затруднительную ситуацию... и как видишь, они тебя уже нашли...
— Понятно, — сказала мать таким тоном, что стало ясно: она совсем не удивлена случившимся. — Это кто-то из них звонил?
— Да, но телефона я не давала. Это показывает, что для них нет ничего недоступного. Но если никто не знает про тетю Соню и про то, что ты можешь ночевать на ее даче, то вряд ли тебя кто-нибудь найдет.
— Допрыгалась! Я же тебя предупреждала, что ехать с человеком, которого ты знаешь первый день...
— Мама, сейчас разговор не об этом. Я уже сделала это. Сейчас мы должны думать, как вылезти из этого дерьма...
— Не выражайся так! Даже если ты попала в трудную ситуацию, это еще не значит, что нужно опуститься до уровня этих людей!
— У меня нет времени разговаривать! Ты потом меня поругаешь. Будет лучше, если ты даже не скажешь тете Соне, что поедешь к ней на дачу. Просто поедешь сама, а ему скажешь, что она тебя послала. Он же не сможет проверить. Да оно ему и не к чему.
— Поедем вместе...
— Нет, у меня есть дело...
— Какое дело? Опять ввяжешься во что-нибудь!
— Мама, я заканчиваю разговор. Ты ночуешь там. Я потом перезвоню!
— Береги себя!
Подземный переход. Яна кидает жетон. Оглядывается. Безликая толпа, озабоченная своими проблемами, смеясь и болтая, утекала во все концы города. Все как всегда, но с той разницей, что за ней могут следить. Он может быть везде: сзади, за спиной, спереди, за колонной... Конец рабочего дня, и пассажиров тьма. С одной стороны, легко затеряться, но с другой стороны — невозможно понять, пасут ее или нет.
Самое страшное, что они знают ее в лицо, а она их нет. От каждого мужского лица, возникшего перед нею, она шарахалась в сторону. Она спряталась за колонну и оглянулась. Слева — провинциалы с баулами и детьми. Ругаются между собой так громко, как будто находятся на разных платформах. Справа — молодая пара, шепчутся, целуются. Никто за ней вроде не следит. Мимо проходит мент, оглядывает всех привычно. Вдруг его взгляд задержался на Яне. У нее остановилось сердце... Что ему нужно? Может, это переодетый мент? Сейчас подойдет, проверит документы и заберет с собой. Но мент прошел мимо. Она много о себе возомнила. Станут ради нее устраивать такой карнавал. Вдали слышен лязг приближающегося поезда. Она еще раз обернулась, перед тем как зайти. И, заскочив в вагон, встала спиной к стенке и оглядела всех присутствующих. Никто не обращал на нее внимание. Она на мгновение успокоилась, но лишь на одно. Чем ближе Яна подъезжала к дому, тем учащеннее билось сердце. Вдруг там ловушка?
Яна быстро нашла улицу, а вот и дом — типовой, блочный «корабль», спрятанный в глубине двора. Улочка безлюдна и тиха. Обшарпанная входная дверь, стены изрисованы подрастающим поколением, прожженные сигаретами почтовые ящики. Лифт, конечно, не работает. Подниматься нужно по пожарной лестнице, благо, что четвертый этаж. Только этого ей сейчас не хватало! Нервы и так на пределе!
Яна открыла дверь, на лестнице сильно пахло мочой, кошками и старыми окурками. Было темно и страшно. Нащупав рукой перила, она стала медленно подниматься. От каждого шороха у нее обрывалось сердце. Где-то наверху хлопнула дверь и послышались шаги. Яна не выдержала, и рванула наверх, словно за ней гнались. Ей хотелось как можно быстрее увидеть свет и оказаться за закрытой дверью.
Она вбежала на этаж, здесь было светло и пахло жареной картошкой. От этого запаха у нее потеплело на сердце, это был запах из той, прошлой жизни — спокойной и уютной...
Дверь была деревянная, без глазка. Яна нажала на звонок, и через минуту послышались шаги. Дверь открыл мужчина приятной наружности, но какой-то неухоженный: волосы растрепаны, на щеках пробивалась щетина.
Одет он был в вытянутую водолазку с засученными рукавами и сильно поношенные джинсы. С первой секунды Яна поняла, что картошку жарили не в этой квартире, если вообще здесь ее когда-либо жарили...
— Заходите, я не успел спросить ваше имя, — мужчина приветливо улыбался.