Итого. А что “итого”? Травка зеленеет, солнышко блестит. У них инстинкт - тра-во-яд-ные. И стадом они только бегают, а не сражаются. Таково положение вещей.
А пару, что ли, лет назад была еще сценка по телевизору, весной. Что-то 40, что ли, лет ансамблю “Машина времени”, и по этому поводу концерт на Красной площади. Я так понимаю - жест. Мол, нате. Сэр Пол Маккартни год назад приезжал и давал концерт, и даже Путин с Лужковым сидели в первых рядах и подпевали, динамично покачиваясь. “Yesterday, all my trouble seems so far away, now it looks it`s over him to stay…”. О key. Ну и решили видно, пусть у нас тоже будет свой Сэр Пол. Мы с женой не пошли, так как не имели лишних $150 на билеты, но по ТВ наблюдали, и это было забавно.
Никакого Путина-Лужкова-с-женами уже, естественно, не было, времена постепенно меняются, но кое-какие знакомые личности сидели, а также стояли. Например, Борис Немцов, известный лидер демократических сил. Первый министр иностранных дел Российской Федерации, временно канувший в лету Андрей Козырев с какой-то красивой и очень рослой молодой женщиной, про которую я позднее узнал, что это его жена. (А ранее, сообщил мне мой источник, в демократические годы, она была его секретаршей.) Козырев с женой даже танцевали, а Борис Немцов стоял один, бедный и бледный, как принц Гамлет, а в рядах партера, по которым бегло прошлась камера, среди прочих мне даже показался Михаил Ходорковский, известный узник! Хотя по идее он должен был в это время сидеть в тюрьме, так что, скорее всего, мне привиделось. Но очки вроде были его!.. Знаете, мало ли что… Этаким графом Монте-Кристо. У нас все возможно. И еще были какие-то известные люди из телевизора, имен которых я не помню.
И было всё - сначала подавленность, потом печальность, потом все постепенно раскочегарились, и даже небо над Москвой в конце концерта распогодилось, такую положительную энергию все накопили. А может, это тайно сочувствующий демократам Лужков распылил с самолета какую-то специальную отраву против туч.
Но вот что интересно, я обратил внимание, что при исполнении некоторых старых песен, “Битвы с дураками” например, некоторые известные личности даже плакали или туманно смотрели куда-то вдаль. Помните ли вы слова? “Сегодня самый лучший день/ взовьются флаги над полками! Сегодня самый лучший день/ Сегодня битва с дураками!..” - пел Макаревич. И все, готово: плакал Козырев, каменел лицом Немцов и даже какие-то важные яблочники, гордо подняв головы, смотрели вдаль, за кремлевские стены и Москву-реку, куда-то в тихое Замоскворечье.
Козлы! - неожиданно зло подумал я. Что же теперь слезы-то лить!..
Но, с другой стороны, давайте поразмышляем, что им (нам) теперь делать? “Бороться”? “Когда последний враг упал, / труба победы проиграла. /Я поднял меч и осознал, / насколько нас осталось мало”. Труба проиграла, заметьте.
Хорошо. “Бороться”. Но они боятся, на что-то еще надеются, у них нет душевных сил и прочее. (По-человечески все это так понятно.) А мы? А Россия? Снесут, как гостиницу! Но с другой стороны - “а что?”. Что можно сделать-то? Помните: какие планы у Господа, никому не известно. Может быть, я давно уже об этом думаю, надо теперь действовать как принц Сиддхартха? Сесть на берегу реки и предоставить ей течь. Уж мы-то теперь точно знаем, что все пройдет, все тихо уплывет, все их мундиры, черные “гелендсвагены” с мигалками, гипотетические танки на Тверской и вся х..ня, что они несут по телевизору. Последние двадцать лет нас этому научили. Если их не научили, то это их проблемы. Просуществует ли СССР до 1984 года? В 1984 году этот вопрос звучал бредом.
Скрестить ноги в позе лотоса - и сидеть неподвижно.
p.s. 1 (memory)
Усилим. В 1986 году, зимой, я стоял у окна института, в котором учился, и наблюдал визит “кандидата-в-члены-Политбюро-товарища-Долгих” (remember?) на первую в СССР итальянскую газозаправку “Belluchi” с динозавриком на эмблеме, которая находилась неподалеку от нашего института.
Помню солнечный зимний день, блестящий под солнцем снег и черные “членовозы”, как спички, рассыпанные на снегу. Тогда это казалось незыблемым. И государства жесткая порфира. Где теперь “кандидат-в-члены-Политбюро” и его “членовозы”? Где их бетонное “государство” и это все? Прошлогодний снег, - как сказал Вийон.
p.s. 2 (сноска)
Разбавим. Сочинял эту “memory”, тихо сидя на лавочке на Гоголевском бульваре. Была осень, под ногами шуршали и сильно пахли ярко-желтые кленовые листья. Как Река Жизни у Сиддхартхи, сиди и смотри на нее, эти осенние листья всегда поразительно красивы и переполнены каким-то тихим смыслом.
Что еще раз доказывает верность моего тезиса. “Товарищ” Долгих оказался долгим, но не вечным. А вот листья, которые лежали на Гоголевском бульваре в осень перед его визитом, - вот они вечны, простите за банальность.
Кстати, газозаправка (проезжал там совсем недавно) до сих пор стоит. И народ заправляется. Так что стройте газозаправки, господа! (Если больше ничего не можете.) Стройте. Для благодарного потомства.
p.s. 3 (сноска)
Но на тех, кто плакал на концерте, я все равно злюсь.
Все можно переписать
Глядя на этого субъекта со стороны, можно задать ему ряд вопросов.
Например. Вот, в конце ноября 2004 года, он входит в кафе где-то на Кузнецком и усаживается у окна. Кофе, пятьдесят грамм недорогого коньяка, на столе появляются ручка и бумажка, взгляд устремляется за окно - сочиняются какие-то слова.
Как он выглядит в этот момент (одиноко, кокетливо-одиноко, смешно, оптимистично или вообще никак - его просто никто не замечает)? Ведь это важно для художника - иметь перед собой зеркало других. Кому на хер нужны его слова? - как говорится, хорошо бы это знать.
Через час он идет по бывшей улице Пушкина вверх, к площади и Страстному бульвару. Поздно, никого, горят фонари, молча стоят дома по обеим сторонам Дмитровки, от официальных зданий веет страхом и тяжестью. Отодвинем камеру, возьмем дальний план: одинокая фигура, но медленный, прогулочный шаг - поздний прохожий, явно свободной профессии (иначе он бы не шел так поздно прогулочным шагом), он движется в печальном одиночестве… Или все, в общем, неплохо? Дайте подумать. Да нет, смотреть на него как-то не грустно, этого нет. Вот он остановился у больших витрин магазина одежды и рассматривает пуловеры: темно-вишневый или зеленый хаки, крупная вязка, красивый узор, это его стиль, ему бы пошло, зайти в этом свитере в модное кафе, в редакцию иностранного журнала…
Потом ночной киоск “Союзпечати”, газета, обмен двумя словами с женщиной-продавцом, кажется, он спрашивает какой-то журнал, журнала нет, он идет дальше.
Стоят теплые ночи, аномально теплые для этого времени года: декабрь на носу, а плюс, глобальное потепление - можно немного пройтись по городу. Наш герой идет к бульварам, чтобы оттуда поймать такси. У модного клуба народ, дорогие машины, красивые женщины, огни отражаются на черном асфальте. Можно подумать, что дело происходит не в Москве, а в Париже (где же еще?) или в Гонконге. Москву сейчас любят сравнивать с этим городом, остается только ввести британский корпус на пятьдесят лет и поднять “Юнион Джек”. А потом стать “локомотивом экономики”.