Место, где описывается убийство его брата, ГК не дочитал до конца. По территории заброшенной железнодорожной товарной станции, между головой и мертвым телом своего хозяина, туда-сюда в растерянности бегала собака, не зная, с какой его частью прощаться и где остаться, чтобы скорбеть. ГК коснулся века, легко, как будто ему просто попала в глаз ресница, и пролистнул несколько страниц. Его возлюбленная умерла от спазма сосуда головного мозга, лучшего друга отняло море на корм рыбам. Потом стали умирать даже дальние знакомые, все шло в нарастающем темпе. Некоторые умирали по несколько раз — например, булочник или служащая банка, — каждый раз по-другому. В зале становилось неспокойно.
— Счастье и несчастье, — читал ГК, — могут возникать, как хронические заболевания, и распространяться, как эпидемия. Счастье и несчастье неизлечимы.
ГК знал последние мысли людей.
— Кто сегодня еще живет, — продолжал ГК, — тот делает это без удовольствия.
Он не знал лишь причину этих смертей.
— О случайности мы говорим, когда боги мыслят сложнее, чем человек, — читал ГК. — Если это продолжается какое-то время, мы говорим о судьбе.
Я думала: интересно, для меня он тоже нашел бы последнюю мысль? Он читал только для меня. Каждый раз, когда он в конце страницы на секунду поднимал глаза, наши взгляды встречались.
— Если человек хочет играть в судьбу, он должен мыслить сложнее, чем боги.
Когда он соскользнул со стула и ударился головой о деревянный подиум, еще громче, раскатистей, чем звук его шагов, я первой оказалась рядом с ним.
Его рука тяжело лежала на моем плече, в другой он держал папку. Никто не последовал за нами.
Собаку я заметила, лишь когда отпирала дверцу машины. Это был большой, как волк, пес с острой мохнатой мордой и матово-черной шерстью. Его нос касался бедра ГК, как будто приклеился к ткани брюк. Скейтборд я убрала в ноги, чтобы освободить место для ГК. Когда мы поехали, он положил его себе на колени.
Я сую газету обратно в папку, при этом наталкиваюсь на «Крик Пиано». Я сразу же нахожу главу, которую читал ГК, и ищу место, где он потерял сознание. Следующий абзац.
«Конечно, им хотелось бы, чтобы мы не долго печалились, а были бы счастливы. Чтобы мы целый день кричали от счастья в угоду этому бесчисленному множеству мертвых. Но кто же еще отомстит за мертвых, если не живые? Однажды придет ночь, когда Пиано закричит».
Я нечаянно захлопнула книгу чуть громче, чем хотела, квартира откликнулась эхом, и я вздрогнула. Я сую книгу в папку, а папку под диван и думаю о наступлении зимы. Сильный ветер сыплет дождевые капли в оконное стекло, как будто кто-то бросает в него пригоршни песка.
Я никогда не любила собак. Я к ним равнодушна, как и к остальным животным, и они платят мне тем же. Наши пути редко пересекаются. Ни у кого из моих знакомых нет рыбок в аквариуме, ни одна соседская кошка не намывает себе ляжки на моем коврике перед дверью, на моих балконах никогда не гнездились голуби, и по углам комнаты у меня не рассиживают пауки.
Пиано смотрит так, словно знает что-то важное для меня, ответ на вопрос, который я еще даже не сформулировала. Его голова тяжело лежит на полу, как будто он хочет спать, но глаза открыты и неотступно следуют за мной повсюду. На секунду представив себе, что он вдруг возьмет и заговорит низким голосом в этой мертвой тишине, я вся покрываюсь гусиной кожей.
ГК, опершись на локоть, в ожидании смотрит на дверь, в которую я вышла из комнаты, а я вхожу через гостиную и прислоняюсь к стене. Я не могу попросить его не спать, пока не усну я. Час ночи. Пол подо мной тихонько скрипнул, он повернулся в мою сторону.
— Дождь еще идет?
Это звучит так, как будто он ждет, когда кончится дождь, чтобы встать и уйти. Мы долго молчим, я чувствую себя голой, несмотря на то что на мне халат, — как орех, вынутый из своей скорлупы. В том, что он здесь, есть по крайней мере один плюс: мне не хотелось бы провести это возвращенное мне время — этот час, который никому по-настоящему не принадлежит и свободен, как никакой другой час в году, — одной.
— Это оттого, что я нервничал, — говорит он. — Со мной такое редко бывает.
Надеюсь, моя улыбка похожа на улыбку, несмотря на размазанную помаду. У всех умных мужчин проблемы с потенцией. Меня это не очень огорчает, я их не утешаю и не упрекаю. Мои мысли тоже часто лезут мне в голову, когда их не просишь, и кружат надо мной неотвязно, как осы на балконе, когда ешь дыню. Когда мужчины заговаривают об этом, я отвечаю им улыбкой, которая ничего не говорит. Благодарность бывает важней, чем любовь.