В эту ночь она вновь увидела знакомый сон. Только на этот раз детали обстановки проявились куда более четко, чем раньше. Находясь в комнате, она подошла к огромному окну, откуда можно было увидеть небольшой двор с лужайкой и сосны вокруг. Одна сосна вознеслась выше других, и ее ветви раскинулись прямо над входом во двор. Терпкий аромат сосен наполнил сон реальностью. Стало ясно, что комната с разноцветными стенами является частью дома. По ощущениям, дом был небольшим. Она прошла через комнату к дверям, откуда увидела крутую лестницу наверх. Взялась за перила, но дальше не пошла, остановилась, прислушалась. Но к чему прислушалась, Кира не запомнила. Потому что после этого картинка расплылась, стерлась, и она оказалась в другой комнате — очень просторной, яркой, насыщенной теплыми тонами. В комнате на невысоких подставках стояли мольберты, на которых рисовали дети. Странные дети. Что именно в них было странного, Кира не могла понять. Но определенно, что-то в их виде настораживало и притягивало одновременно. Почему-то было ощущение чего-то очень важного, пронзительного. Ей не хотелось покидать это помещение, казалось, происходящее — часть ее самой…
И хотя во сне Кира чувствовала себя вполне комфортно, поутру она все же не могла по неясной причине избавиться от ощущения дисгармонии.
…— Наверное, это самая странная форма галлюцинаций и ночных кошмаров, — сказала она Машке за утренним кофепитием на работе.
С Машей они делили кабинет в МИДе. Две сотрудницы, имеющие вполне хорошие отношения с начальством, устроили себе свой распорядок, в котором ровно в одиннадцать утра по графику значилось кофепитие, и, если не было экстренных поручений, они старались это событие не пропускать. Маша Харитонова пришла на работу в этот отдел годом раньше Киры, но занимала позицию уровнем ниже. И вовсе не испытывала никаких уколов зависти по этому поводу. Раньше она вообще работала секретарем в инофирме и радовалась тем тремстам долларам, которые получала за умение заваривать кофе и отвечать на телефонные звонки. Но потом папа решил, что экономическое образование не должно пропадать даром в недрах телефонного аппарата и кофеварки, стукнул кулаком по столу и заявил, что может прокормить свою дочь и дать ей возможность делать нормальную карьеру.
Что понималось под «нормальной» карьерой, он объяснить толком не мог, но Машку вскоре устроил в МИД, где она откровенно скучала над составлением отчетов, а потому особого рвения не выказывала. Повышения других сотрудников она воспринимала спокойно, так как втайне не теряла надежды, что когда-нибудь уйдет из МИДа и найдет для себя более интересное и, главное, лучше оплачиваемое занятие. Но ссориться с отцом не хотелось, так как поддержку он действительно оказывал существенную (на своей работе на собственную квартиру она бы не заработала), поэтому Машка тихо отрабатывала свои часы, доказывая всем, а особенно семье, что сотрудник из нее никакой и что надежду по поводу ее карьерного взлета стоит похоронить в зачатке.
Пусть карьеру делают такие, как Доронина, — целеустремленные, сосредоточенные на своем росте, амбициозные и тщеславные. У Киры всего этого было в меру, как раз столько, сколько необходимо для взлета по служебной лестнице с сохраненным человеческим лицом. Впрочем, Кира в последнее время стала что-то не так рьяно относиться к работе, как раньше. Заметила это пока только Машка и все пыталась докопаться до причины. Киру все чаще тянуло на отвлеченные разговоры — верный признак скуки. Вот и сейчас о галлюцинациях заговорила. И это Кира — самая отъявленная материалистка на Земле.
— А с чего ты взяла, что это галлюцинации?
— Потому что не может один и тот же сон повторяться без причины. Незнакомая комната, чужой дом, странные дети. Словно навязчивая идея. Как у психических больных.
Маша пожала плечами.
— Ну ты сравнила! Ты же нормальная!
— Я-то да, но этот проклятый червяк, которого я в Бали подцепила, похоже, так и не вытравился. Я прочла о нем в Интернете — он как раз может вызывать такие легкие галлюцинации. Что и требовалось доказать. Раньше-то я такой ерундой не страдала.
— Да ты и сейчас ничем не страдаешь. Придумываешь себе неприятности на мягкое место. Слушай! — Машка хлопнула себя по лбу. — Я знаю, в чем дело. У тебя это от последствий недоедания, психическая травма на фоне диеты. Я о таком читала. И тошнить может, и все остальное, типа рефлекторного отказа от пищи. Может, это начало анорексии, а, Кира? — испуганно прошептала она.
— Нет, не это, — уверенно возразила Кира. — Какая тебе анорексия, посмотри на мою попу, и ты забудешь об этом слове навсегда. Да и потом, я уже давно смягчила свою диету. Лева мне мозги уже прожужжал о том, что со своими складочками на животе я выгляжу сексуальнее, чем любая супермодель.