— Я готова спуститься.
— Прямо так?
— Да, а что-то не так?
— Думаю, что нет.
Когда они спускались, Адди заметила как красиво внутреннее убранство дома. Изящная полированная мебель начищена до блеска, стол покрывала вышитая скатерть, гармонирующая по цвету с обивкой диванов и стульев. Занавеси были из дорогого тяжелого бархата шоколадно—коричневого оттенка с золотой нитью, а ковры на полах были с таким длинным густым ворсом, что ноги в них просто утопали. Аппетитные запахи еды и кофе разносились по всему дому, напоминая Адди о том, как давно она ела в последний раз.
— После обеда, на моей тарелке не останется ни грамульки, — сообщила она Лиа, чувствуя недовольное бурчание от голода в животе.
Лиа наморщила лоб.
— Не останется что?
— Остатков, — принялась объяснять Адди, увидев, что девочка выглядит удивленной, и поняла, что слово ей незнакомо. – Никаких остатков еды.
— О, — поняла Лиа.
Они подходили все ближе к столовой, и звуки легкой беседы и звона тарелок усилились. Когда она появились в дверях, все звуки замерли. Все присутствующие уставились на нее. Даже Кейд замер, не донеся ложку ко рту. Комната была заполнена людьми, и, судя по всему, это были члены семьи.
Адди обратила внимание на пару ледяных глаз, принадлежащих Бену Хантеру, который сидел по правую руку от Рассела. Бен смотрел на нее с плохо скрытым презрением. Его взгляд прошелся по всей ее фигуре, отмечая все детали внешности, от носков туфель до свободно распущенных волос, и циничная улыбка искривила его губы. Что было не так? Почему все на нее уставились?
Тишина сопровождала ее, пока она подходила к первому попавшемуся свободному стулу за столом.
— Разве ты не сядешь на свое обычное место, милая? – раздался тихий голос Мэй.
Адди остановилась и пошла в другую сторону, с благодарностью присаживаясь на стул около Мэй. Ее аппетит полностью пропал.
— Каролина, наполни, пожалуйста, тарелку для своей сестры, — попросила Мэй, протягивая через стол пустую тарелку молодой белокурой женщине.
Каролина… Имя матери Лиа. Это означает, что она – моя сестра? Так как, она занимает место Аделины Уорнер, то это вероятнее всего. Я сойду с ума, если действительно стану считать себя Аделиной.
— Слышала, что у тебя был сегодня насыщенный день, — с улыбкой обратилась к Адди Каролина.— Я так же слышала, что ты ничего об этом не говоришь. С каких это пор у тебя от нас секреты? Если бы не разговоры о твоих проделках, то все наши обеды были бы столь же унылы, как воскресная проповедь.
— Это был обычный день, — отозвалась осторожно Адди, бросив взгляд в сторону Бена, который саркастически ухмельнулся на ее слова и как ни в чем не бывало, потянулся за добавкой.
Она вздохнула посвободнее, поскольку все продолжили обед, и ее напряжение слегка спало, а аппетит вернулся с удвоенной силой, когда она взглянула на тарелку, заполненную едой. Тут была и жаренная куриная грудинка, и варенный картофель с фасолью, политые растопленным маслом. Трудно было есть медленно, испытывая голод, но Адди старалась, чтобы не привлекать к себе еще больше внимания. Поскольку беседа вокруг стола возобновилась, Мэй наклонилась к ней и прошептала на ухо:
— Ты слишком взрослая, что бы носить свои волосы распущенными, Аделина. Сегодня это уже поздно менять, но завтра, я хочу, что бы ты была причесана к обеду как всегда.
Адди взглянула на нее округлившимися от удивления глазами. На нее смотрели, как на прокаженную, только потому, что у нее были распущенные волосы?
— Из-за этого все так странно на меня уставились? – прошептала она в ответ.
Мэй бросила на нее проницательный взгляд.
— Ты сама знаешь ответ на этот вопрос.
Так вот почему Бен смотрел на нее так высокомерно. Он подумал, что она пытается привлечь к себе внимание. Узел злости и негодования разрастался у нее в груди. Адди опустила взгляд на тарелку, только изредка поглядывая на окружающих. Крупный мужчина с безвольным лицом, который сидел рядом с Каролиной, по-видимому, был ее мужем. Он держался скромно и не так активно участвовал в разговоре, как другие мужчины. Кейд вел себя по-приличнее в кругу семьи, чем накануне в обществе Адди. Рассел вел основную беседу и только Бену позволял себя прерывать. Какое положение занимала здесь Аделина Уорнер? Тихо наблюдая и слушая, Адди задавалась этим вопросом.
Так как Бен не обращал на нее никакого внимания, у нее была возможность рассмотреть его как следует. Он не был красив так, как по рассказу Лиа, она себе представляла. Красавцами, в ее понимании, были Дуглас Файрбанкс или Джон Губерт[3], с их идеальными лицами и аристократическими манерами, похожими на принцев из сказки. Бен был более грубой внешности и слишком смуглым, что бы быть сказочным героем. Подбородок был затенен отросшей за день щетиной. Хотя бритье вряд ли бы помогло координально изменить внешний вид, если учесть темный загар. Но, вынуждена была она признать, он был неотразимо привлекателен своей индивидуальностью. И, конечно же, были еще ярко зеленые глаза и кривоватая улыбка, которая смягчала его привычку говорить всегда правду в лицо и его невыносимое самомнение. У него было мускулистое тело человека, привыкшего к физическому труду и проводящему много часов верхом. Почему он занимался тяжелым каторжным трудом, если было очевидно, что он хорошо образован? Она достаточно много знала о ковбоях, чтобы понимать, что большинство из них были просто не способны заниматься чем-либо еще. Откуда он появился, зачем решил обосноваться здесь, почему согласился на должность управляющего? Он явно скрывался от чего-то или от кого-то. Она готова была на это поспорить.
Поскольку все смотрели на Рассела Уорнера, разглагольствующего о ранчо, Адди, не скрываясь, уставилась на профиль Бена. Впервые она начала осознавать ситуацию, в которой очутилась, и почувствовала, как кровь отхлынула от ее лица. Рассел был все еще жив. Бен Хантер еще не убил его. И она была единственной, кто знал, что должно было произойти.
Глава 2
Слова Лиа: «Адди, мне нужно мое лекарство» был сигналом к началу новго утра, нового дня. Адди все еще лежала с закрытыми глазами, ожидая этих слов, зевая и зарывшись лицом в подушку. Почему Лиа еще не позвала ее? Почему она…
Адди резко села на кровати с широко раскрытыми глазами, как если бы только что прозвонил будильник, сердце ее колотилось в бешеном ритме. Взгляд пробежал по комнате. Она все еще была здесь. В другом мире. Что же произошло? Что же все-таки произошло? Все окружающее было совершенно другим, не тем, к чему она привыкла. Маленькая розовая спальня в рюшечках не была ее. Она вообще не была в ее вкусе. Адди хотела назад свою собственную родную – бело-синюю, с кропотливо вышитыми Лиа салфетками, с заваленным румянами и помадами комодом и постером, который гласил «Валентино в роли Шрейка и Мэри Пикфорд в роли Моей Лучшей Девушки». Она скучала по ним, скучала по знакомому радиоприемнику в углу.
— Радио. – Произнесла она вслух, ошеломленная осознанием, что в этом мире больше не будет радио. А так же не будет электрических лампочек, фотоаппаратов Кодак и готовой одежды. Они даже не догадываются о Великой Войне, Чарли Чаплине или музыке в стиле джаз. Адди задумчиво перебирала в голове возможности случившегося. Что, если она обнаружит себя в Темных Веках? Они же настолько отличаются от всего, к чему она привыкла!
Она соскочила с кровати и бросилась к гардеробу, рывком распахнула дверь и уставилась на висевшую там одежду. Ничего, чтобы выглядело хоть сколько-нибудь знакомым. Ни шорт, ни бойких юбочек, ни маленьких шляпок. Там висели лишь длинные платья, вычурные блузки и стелящиеся по полу юбки. Шкаф был просто забит разноцветной одеждой из сияющего шелка, легкого и невесомого батиста, украшенного цветочным орнаментом и атласными розами. Очевидно, Аделина Уорнер носила все самое лучшее, что можно купить за деньги. Хватило и минуты, чтобы понять – розовый был в этой коллекции основным цветом. Его оттенки простирались от ярко-пунцового до бледно-кораллового.
[3]