— Вась? Василек, все в порядке? — в голосе парня прорезались обеспокоенные нотки.
— Угу, — пробурчала и натянула на плечи куртку.
Но кое-кого мой ответ не удовлетворил. Йен приблизился, тронул за руку…
— Да ты же ледяная вся! Не могла сказать? — укорил он, принес свое одеяло, укрыл и примостился рядышком.
На то, что обнял, даже внимания не обратила.
Бр-р-р… Почему так холодно? И живот болит. Надо было, наверное, встать и прогуляться до хм… леса, но так не хотелось покидать теплых объятий.
Некоторое время спустя я начала немного согреваться и расслабилась. Отвлеклась от собственного состояния на жаркое дыхание, что щекотно шевелило волосы на затылке, пальцы, поглаживающие запястье.
А потом стало не до этого. Тело решило, что ему жарко.
Я кое-как, не делая лишних движений, выпуталась из куртки, прикрылась одеялом, но уже через несколько минут благополучно сбросила его на парня.
— Вась, — позвал Йен, — все в порядке?
Нет. Вообще не в порядке. Снова свернулась и положила руку на живот. Боль была не сильной, но слишком неприятной. Еще и не понять никак, жарко мне или холодно.
Но ответа от меня все-таки добились.
Йен повернул к себе, потрогал лоб, обеспокоенный взгляд прошелся по лицу. Признаться все же пришлось.
— Живот болит, — прошептала, стараясь не обращать внимание на предательский румянец, и отвернулась.
— Кроме ужина ела что-нибудь? — не собирался отставать он.
Лишь помотала головой и снова накрылась.
Так меня мучили еще с полчаса, а, может, и целую вечность. Йен крепко прижимал к себе, поглаживал живот и время от времени задавал не очень удобные вопросы. В конце концов, я не выдержала и сбежала. Угу, в известном направлении.
Отсутствовала долго, брюнет мой даже поволноваться успел, но когда, наконец, появилась с круглыми испуганными глазами и бледная как полотно, вот тогда он струхнул не на шутку. Кружил коршуном, пытал, жалел, снова пытал, а добиться ответа не мог. Я бы и рада сказать хоть что-то, да язык к небу прирос. И только одно чувство — паника.
— У меня к-кровь, — запинаясь, прошептала.
— Где? Показывай. Поранилась? — не унимался он.
— Нет, не поранилась. Не знаю… — губы дрожали, а ноги приклеились к месту, что и сдвинуться не могла. А попытался дотронуться, как тут же отшатнулась:
— Не надо! — вышло истерично.
И Йен стоял, хмурился, о чем-то напряженно размышлял, а потом вдруг облегченно выдохнул.
— Ах вот ты о чем… — Но не дождавшись никакой реакции, кроме все того же испуганного взгляда, изменился в лице. — У тебя так еще ни разу не было?
Мы точно об одном и том же говорим?
Видимо вопрос отразился на моем лице, потому что крайне серьезный и немного смущенный брюнет пустился в объяснения.
То есть, сначала он пихнул мне в руки тряпку из тех, что остались вместо бинтов, заикаясь, сказал, что с ней делать, и отправил красную как свекла меня обратно в лес. А вот потом долго и путано разъяснял, что это нормально, так бывает раз в месяц, и значит, что я кгм… взрослая. А еще обрадовал, что мучиться мне целую неделю.
Вот так повезло! Жуть какая. И почему Грош не предупредил, что у девушек все так сложно?
Неприятные ощущения никуда не делись. А меня уложили обратно, обняли, несмотря на мое вялое сопротивление, рукой грели животик, сетуя, что нет возможности сделать отвар, чтобы облегчить самочувствие, а еще водили носом по волосам.
Хорошо-то как.
Но вот разрозненные мысли и новые познания немного упорядочились, как я подумала, что мама бы о таком рассказала. А еще можно было бы задать все волнующие вопросы, посоветоваться. Разве с парнем или тем более драконом о таком поговоришь?
На глаза вдруг навернулись слезы. Они одна за другой стекали по лицу. Я не рыдала, не всхлипывала, даже носом старалась лишний раз не шмыгать, чтобы не волновать Йена. Вот только на душе было горько.
— Василечек, ты чего? — все-таки услышал. Навис надо мной.
— Как бы я хотела, чтобы у меня была мама…
— Вась… — выдохнул растерянно.
— Почему они меня бросили? Грош ведь меня в лесу нашел… А если потерялась, то почему не искали?
— Может, просто не нашли? — большим пальцем стер слезинку с щеки.
— Может, просто не хотели? — едко отозвалась я. Повернулась к парню лицом и уткнулась носом в его шею. — Не понимаю… Как можно было бросить своего ребенка? Почему?
— Знаешь, Василь, — заговорил Йен после недолгого молчания, — иногда бывают в жизни такие ситуации, когда невозможно поступить иначе.
— Ты бы так поступил? — вскинулась я, сердито глядя на брюнета. — Бросил беспомощного ребенка в лесу?
— Наверняка они знали, что ты у дракона и в безопасности, — ушел от ответа он.
— Даже если знали, что это меняет?
— Тебе же не известна причина. Может, они спасали тебя.
Не понимаю. И никогда, наверно, не пойму. Если бы у родителей спросить, узнать, может, и я смогла бы согласиться с таким решением, но… Некого спрашивать.
— Знаешь, — подумав, ответила, — даже если пойму… Это ничего не изменит. Поздно.
Мамы не было рядом, пока я росла, когда у меня выпадали зубки, когда я свалилась в озеро, а потом болела, и Грош меня лечил. Когда из окна сиганула, подражая дракону, или когда разбивала коленки. Он меня растил, лечил, кормил, учил, показывал как готовить, дул на ранки, когда было больно, и утешал, если снились кошмары. Да он мне до сих пор одеяло поправляет каждую ночь, думая, что я сплю и ничего не вижу! Меня воспитал дракон! Зверь! От которого нормальные люди разбегаются в панике! А мать… Где она была все это время?
— Мне всегда так хотелось, чтобы мама была рядом… Нет, я ничего не имею против дракона. Я Грошисса очень люблю, он — моя семья. У меня было замечательное детство. Ведь не каждый может похвастать тем, что уже в семь лет летал на драконе. — Я грустно улыбнулась, вспоминая свой первый полет, и тут же вздохнула: — Но мамы в нем не было.
Слезы высохли. Гнев иссяк, но обида и пустота остались.
— Иногда мне кажется, что я помню ее голос. Как она пела колыбельную… Даже не знаю, правда это, или мне просто хочется верить…
Я все говорила и говорила. Йен молча гладил по волосам, прижимался щекой к макушке, грустно вздыхал. Я даже уснула под собственный шепот — все не могла остановиться.