— Да ничего особенного не происходило, — ответила она.
Неужели его интересуют житейские истории и деревенские сплетни?
— Кто-то родился, кто-то умер, какие-то соседи повздорили, — сообщила она. — Жена Гарольда Лэнса сбежала с соседом. Дочка Грэйс Милтон родила ребенка, и никто не знает от кого.
Тут Глэдис ехидно усмехнулась — эта самая Грэйс Милтон всегда была первым борцом за нравственность в деревне, осуждая многих женщин за их безрассудство. Ну и чего она добилась? Собственная дочь преподнесла ей «наглядный» урок.
— А больше ничего? — спросила Ларсон.
Она отрицательно покачала головой.
— Нет, ничего такого, я же сказала.
— А ты не скучаешь по дому? По тиши и покою деревенской жизни? Если не считать маленьких происшествий, жизнь течет там размеренно и беззаботно.
Глэдис показалось, что он как бы осуждает ее за скоропалительный отъезд.
— Ничуть, — сказала она. — Лондон многому меня научил. Оставшись в деревне, я бы многого не узнала. И потом, при жизни отца все было по-другому. Тогда для меня все, что ты упомянул, имело значение…
Глэдис вдруг поняла, что на этот раз сердце ее не наполнилось нестерпимой горечью при упоминании об отце. Удивительно, но она сама говорит об этом, а раньше не смела…
— Ты не думаешь, что тебе тут скоро надоест?
— А ты беспокоишься, что я сбегу с работы, на которую ты меня устроил? — язвительно переспросила Глэдис.
— Я разве сказал это?
— Не обязательно говорить, я в состоянии догадаться. Так вот, уверяю тебя, что не собираюсь домой. Впрочем, — она горько усмехнулась, — у меня и дома-то нет.
— Не будем начинать все сначала, — решительно произнес Ларсон, в его голосе появились сердитые нотки.
— Извини, — сказала она сухо. — Я забыла, ведь это запретная тема. Не следовало даже упоминать об этом, а то ты опять упрекнешь меня в том, что я веду себя как обиженный ребенок.
Он молча смотрел на нее.
— Наверное, думаешь, что я не создана для жизни в огромном городе, — продолжала Глэдис.
Если уж она села на своего конька, ничто не может ее остановить. Она должна высказать все, что приходит в голову.
— Скорее всего, ты сама так думаешь, — ответил Ларсон. — Во всяком случае, когда я тебя увидел в той мерзкой квартире, ты не производила впечатления взрослой, уверенной в себе и довольной жизнью девушки.
Он сказал это незлобно, без насмешки, но Глэдис не понравилось его замечание. Она нахмурилась.
— Не смотри так, — улыбнулся Ларсон. — В утешение могу сказать: сейчас ты не выглядишь брошенным, обиженным ребенком. Ты выглядишь привлекательной, но очень сердитой молодой девушкой.
Это ее вовсе не утешило, ей не нравился его покровительственный тон — словно учитель в школе или пастор в церкви.
— Между прочим, только с тобой я такая, — объявила Глэдис, чем явно развеселила Ларсона. — А на работе все нормально. На Стивена я вовсе не сержусь.
— Стивен? — переспросил Ларсон, пытаясь вспомнить, кто бы это мог быть.
— Мы работаем вместе, — объяснила Глэдис.
— И вы подружились?
— Конечно, — улыбнулась она, припомнив веселое лицо молодого человека. — У него легкий характер и отличное чувство юмора.
— Похоже, скоро у моей двери будут толпиться парни? «Здрасьте, а Глэдис дома?»
— Нечего издеваться! — возмутилась она.
Никогда за ней не бегали толпы парней, а тем более не выстраивались в очередь у дверей. Ларсону это хорошо известно. Глэдис не из тех девчонок, у которых сразу несколько ухажеров, из-за нее не спорили, вокруг нее не увивались. Просто в ней не было ничего выдающегося, она не умела себя подать, как некоторые, не носила туфли на высоких каблуках и облегающие платья, не красилась, не стриглась модно. Он же знает все это, так зачем говорить глупости?
— И потом, — добавила, она, — у Стивена уже есть девушка.
— Ай-ай-ай! Какое разочарование для тебя! Не так ли?
— Слушай, если бы мне нужен был парень, я бы нашла себе подходящего! — заявила Глэдис так, словно говорила о покупке какой-то вещи. — Тебя устроит это? Может, ты успокоишься, когда у меня появится любовник? Во всяком случае, перестанешь бояться, что я имею виды на тебя.
— Ах вот что, — сказал Ларсон и глянул на девушку с укоризной. — У меня, оказывается, есть причины для беспокойства?
— Никаких.
— Это обнадеживает. Значит, мне не надо запирать дверь своей спальни на ночь?
Глэдис изо всех сил старалась сдержаться и не наговорить лишнего. Она даже попробовала улыбнуться, но лицо исказила странная гримаса.
— Точно. Не надо, — ответила она.
— Надеюсь, ты тоже не опасаешься моего ночного визита в твою комнату?
Тут она заметила, что в его глазах появилось игривое, насмешливое выражение. Очень смешно! Надо же, развеселила усталого, замученного хозяина!
— Не опасаюсь.
— Почему?
— Потому, что мы выяснили отношения, — сказала Глэдис, натянуто улыбаясь. — Ни я, ни ты друг другу не интересны в этом плане.
Девушка встала, считая, что на этом щекотливая тема исчерпана и разговор окончен. Не было сил притворяться дальше, к тому же Глэдис волновалась, что рано или поздно Ларсон при его-то проницательности заметит неладное и будет продолжать травить ей душу до бесконечности: его это, похоже, развлекает.
— Уже уходишь? — искренне удивился Ларсон, встал с кресла и подошел к Глэдис. — Ты помогла мне снять усталость.
— Я заметила, — холодно сказала она. — Впредь, когда вы переутомитесь, сэр, примите перед сном две ложки моей детской болтовни и обязательно хорошо заснете ночью.
— Не говори глупостей, — одернул ее Ларсон.
Улыбка сошла с его лица, и он смотрел на Глэдис с непривычной серьезностью, от чего девушке стало совсем не по себе.
— Когда ты перестаешь жалеть себя, с тобой очень хорошо и легко. Это как глоток свежего воздуха.
Освежающая Глэдис! Что-то новенькое. Других ощущений она не вызывает — она не сексапильная Тельма, которая просто создана для таких мужчин, как Ларсон. Он только кажется холодным и неприступным, хотя любовник наверняка страстный. Но принадлежит Тельме, Глэдис его совсем не интересует. Наивная, молодая и неопытная. Глоток свежего воздуха! Не то, что тонкий ум и умопомрачительная внешность… Все больше она уверялась в том, что у Ларсона и Тельмы близкие отношения.
— Понимаешь, хорошо, что ты именно такая. Так ты была воспитана, — говорил ей Ларсон, стоя так близко, что у девушки кружилась голова. — Тебе надо благодарить отца за это.
Глэдис почувствовала ком в горле и опустила глаза. Мысль об отце вызвала приступ горечи и тоски.
— Я знаю, — пробормотала она. — По маме я почти не скучала. А он был для меня всем, не могу поверить, что его больше нет и никогда не будет. Я столько не успела сказать ему…
Как ни пыталась Глэдис сдержать слезы, они сами покатились по щекам. Наверное, не надо было говорить об отце, но ей необходимо было высказать то, что слишком долго хранила в душе.
— Понимаю, Глэдис, — тихо проговорил Ларсон. — Но он же не исчез без следа, он в твоей памяти навсегда.
Сквозь слезы девушка пробормотала:
— Прости…
— За что? — удивился он.
Глэдис поспешно вытерла слезы и всхлипнула.
— За то, что я такая плакса.
Он ничего не сказал на это, просто притянул ее к себе и нежно обнял. Глэдис уткнулась носом ему в грудь, даже не думая в этот момент о том, что это Ларсон Редгрейв. Ей действительно стало легче от поддержки, которой она была лишена долгое время. Она слышала, как бьется его сердце, и пыталась успокоится. Ларсон гладил девушку по голове и шептал:
— Тише… все… все, тише…
Вдруг Глэдис словно очнулась, осознала двусмысленность ситуации и почувствовала — или ей только показалось? — неладное. Она отстранилась и, не глядя на Ларсона, проговорила:
— Извини меня, — и попыталась усмехнуться.
Ларсон не выпустил ее из своих рук, только ослабил объятья. Теперь она явственно ощущала тепло его ладоней на спине. Боже, вдруг он почувствует, как бешено колотится ее сердце?