— А ты надеялась, что я снова заявлюсь к тебе, в твою комнату?
— Все, я ухожу.
Она прошла мимо него, и тут Ларсон схватил девушку за руку.
— Почему ты идешь на работу, Глэдис? — спросил он.
После всего, что он наговорил, меньше всего верилось в искренность его интереса к ее делам.
— Потому что там более здоровая атмосфера, чем здесь, — довольно резко ответила Глэдис.
— Ты высказалась предельно ясно: никакого секса без любви и супружества. Так к чему же теперь язвить?
Все это было сказано ледяным тоном, и можно стерпеть, только пусть отпустит ее руку!
— Я должна была догадаться, — начала Глэдис, тщательно подбирая слова, — что, поскольку идея о чудесном спасении несчастной подружки детства себя изжила, а идея о выполнении интимных услуг не прижилась, то мне вряд ли найдется другое применение.
— Бедная Глэдис! — сказал Ларсон и отпустил ее руку, чего она уже не очень хотела. — Может, стоит попробовать стать тебе кем-то вроде папочки?
Глэдис отвернулась. Представить себе Ларсона Редгрейва в такой роли, все равно, что заставить его играть Деда Мороза на детском утреннике! Она не могла избавиться от неприятного ощущения, вызванного бестактным вопросом Ларсона. Он задел за больное. Именно Ларсон был первым человеком, кто после смерти отца выслушал ее сбивчивые мысли и воспоминания. Не пристало ему шутить подобным образом.
— Я дурак, Глэдис! Прости. Мне не следовало говорить этого, — признался он совсем другим тоном.
Ларсон смотрел на девушку и молчал. По его взгляду трудно было догадаться, о чем он думает, но выражение лица изменилось. Глэдис стало немного не по себе. Она не знала, что сказать, что сделать. Стояла, переступая с ноги на ногу.
— Мне иногда так хочется поговорить с тобой! — услышала она вдруг свой голос. — А тебе?
Вот к чему приводят любовь и отчаяние — начинаешь произносить то, что должно остаться в глубине души, выдаешь себя с головой жестами, выражением глаз…
— Так почему ты идешь на работу?
Лучшего способа показать безразличие к тому, в чем она призналась, он не мог. Ясно, она наскучила ему. Надо же было выставить себя такой дурой! Заявить, что тоскует по нему! Еще пара подобных выпадов, и она превратится в то самое несчастное существо, образ которого возник у нее перед глазами той злополучной ночью.
— Надо кое-что сделать, — ответила Глэдис, стараясь изо всех сил взять себя в руки.
— Что?
Глэдис пожала плечами и сказала безразличным тоном:
— Да так, ничего особенного.
— Ты что-то скрываешь! — громко воскликнул Ларсон, и его голос даже зазвенел в тишине кухни.
Глэдис попятилась от неожиданности. Что это он так завелся? Но объясняться с ним она не собиралась, равно как и докладывать о странных бумагах и своих подозрениях. Нужно сначала все проверить.
— Ничего я не скрываю, — сказала она.
— Ты точно идешь на работу? — переспросил Ларсон, подозрительно глядя на девушку. — Нечего смущаться, если ты собираешься встретиться с каким-то мужчиной. Думаешь, я буду ревновать. Ничего подобного. Так у тебя свидание?
Глэдис чуть не закашлялась от такого неожиданного предположения, но быстро справилась с собой и обрадовалась возможности отвертеться.
— Да, — сказала она. — Я иду на свидание. Довольно глупо с моей стороны смущаться, но ты же меня знаешь…
Ларсон весело рассмеялся.
— И ты хочешь переспать с ним?
Глэдис с укоризной взглянула на Ларсона. Вот идиот!
— Ладно, не будем об этом, — проговорил он, встал и подошел к мойке. — Если захочешь привести парня сюда, пожалуйста, меня не будет дома всю ночь.
— Я подумаю. Спасибо, — смутившись, пробормотала Глэдис.
Она постояла еще немного, глядя ему в спину. Ларсон молчал и тупо смотрел в окно. Значит, он не собирается вести дальнейшие разговоры.
По дороге к метро Глэдис, мучимая ревностью, размышляла, куда он исчезает на всю ночь? Тельма, похоже, исключается. Может, завел новую любовницу?
Она старалась отвлечься от этих мыслей, подумать над тайной несуществующей компании, которую пора было раскрыть, но ничего не получалось.
Вместо этого вспоминала каждое слово короткого утреннего разговора, пыталась угадать скрытый смысл сказанного и невысказанного, но чем сильнее старалась, тем больше подводила ее память.
Единственное, что особенно ярко запечатлелось в ее мозгу, это безразличие Ларсона к ее признанию, взгляд, в котором ничего нельзя было прочесть, и тон, которым он говорил.
И вдруг ее поразила еще одна мысль — а не считает ли Ларсон, что она посягает на его свободу, что она, как Тельма, хочет женить его на себе, да вдобавок заполучить его деньги?