Она, когда начинала сердиться, упирала кулачки в бока, хотя пока у нее не возникало необходимости принимать по-настоящему суровый и непреклонный вид.
Ему нравилось, как она надувает губки, когда сердится, с каким вниманием и заботой относится к окружающим и даже то, с каким озорством она подтрунивает над ним, когда он начинает вести себя чересчур самоуверенно.
Ей нравилось смотреть, как он проводит рукой по волосам, когда бывает чем-то расстроен или взволнован, и как внезапно останавливается во время прогулки, чтобы рассмотреть прихотливую форму цветка, и как притворяется властным деспотом единственно из любопытства — а вдруг она по-настоящему разозлится на него?
В общем, можно было сказать, что каждый из них нашел в другом родственную душу.
Они часто делились друг с другом сокровенными мыслями, не боясь показаться смешными или странными.
— Я до сих пор не могу поверить, что мамы больше нет, и ищу ее повсюду, — сказала как-то Виктория.
— Правда?
— Мне было четырнадцать, когда она умерла. А сколько лет было тебе, когда ты потерял свою маму?
— Семь. Она умерла при родах.
Виктория сочувственно вздохнула.
— Как жалко! Она была с тобой так недолго, и ты потерял вместе с ней сестру или брата. Это был мальчик или девочка?
— Девочка. Мама успела перед смертью дать ей имя — Энн.
— Бедненькая… — У Виктории на глазах блестели слезы.
Он грустно улыбнулся.
— Я помню ее руки, ласковый голос. Отец, бывало, сердился на нее за то, что она меня балует, но она его не слушала.
— Доктор сказал, что у моей матушки была чахотка, — сказала Виктория и проглотила подступивший к горлу комок. — Она умирала, а мы ничего не могли поделать. Мне хочется верить, что она теперь там, — Виктория запрокинула голову к проплывающим облакам, — там, где нет ни боли, ни страданий.
Роберт нежно сжал ее маленькую ладошку.
— Порой я очень по ней скучаю, и мне так хочется, чтобы она была со мной! Наверное, даже став взрослыми, мы все равно в душе остаемся детьми, которые нуждаются в любви и заботе своих родителей. И я говорю с ней. А она мне отвечает.
— — Каким образом? — удивленно спросил он.
— Ты скажешь, что я дурочка.
— Никогда я этого не скажу, ты же знаешь. Виктория помолчала, потом неуверенно проговорила:
— Ну, я говорю, к примеру, так: «Если моя матушка слышит меня, пускай ветерок прошелестит по кустам». Или: «Мамочка, если ты смотришь на меня, сделай так, чтобы солнце зашло вон за то облачко. Тогда я буду знать, что ты со мной».
— Она с тобой, — прошептал Роберт. — Я это чувствую.
Виктория прильнула к его груди, и он обнял ее, крепко прижав к себе.
— Я никогда никому об этом не говорила — даже Элли, хотя я знаю, что она тоже сильно скучает по маме.
— Ты можешь сказать мне все.
— Да, это правда, — откликнулась она и счастливо вздохнула.
Их встречи недолго были тайной для отца Виктории. Роберт появлялся у домика священника чуть ли не каждый день. Он говорил, что учит Викторию верховой езде, что вполне соответствовало истине — каждый, кто видел, как она ковыляет домой после очередного урока, не стал бы в этом сомневаться.
И все же скоро стало совершенно ясно, что молодые люди питают друг к другу нежные чувства. Преподобный отец Линдон был в ярости, потому что все его попытки образумить дочь ничего не дали.
— Он никогда не женится на тебе! — гремел по дому голос проповедника. Его обличительная речь произвела бы огромное впечатление на прихожан, но Виктория даже бровью не повела.
— Папа, он любит меня!
— Да не важно, любит он тебя или нет! Он не женится на тебе, и точка. Он граф, а в один прекрасный день станет и маркизом. Он никогда не женится на дочери приходского священника.
Виктория только фыркнула.
— Он совсем не такой, батюшка!
— Все они одинаковы. Он попользуется тобой, а потом бросит.
Виктория вспыхнула — откровенные выражения отца ее несказанно смутили.
— Папа, я…
Но священник перебил ее:
— Пойми, ты живешь в реальном и суровом мире, который не, имеет ничего общего с твоими дурацкими романами. Очнись наконец!
— Я не такая наивная дурочка, как ты думаешь!
— Тебе всего семнадцать лет! — вновь возвысил .голос отец. — И ты совершенно не знаешь жизни.
Виктория не удержалась и состроила гримасу, прекрасно зная, что отец терпеть не может, когда она ведет себя не так, как подобает благовоспитанной леди.
— И зачем только я тебя слушаю — понятия не имею.
— Да потому, что я твой отец! И клянусь Богом, ты будешь меня слушаться. — Священник склонился к дочери. — Я достаточно пожил на свете, Виктория. Я знаю, что к чему. У графа не может быть честных намерений в отношении тебя, и если ты и дальше будешь позволять ему волочиться за собой, то вскоре превратишься в падшую женщину. Тебе это понятно?
— Вот мама бы меня поняла, — буркнула Виктория.
Лицо отца побагровело от гнева.
— Что ты сказала?
Виктория нервно сглотнула, но все же повторила:
— Я говорю, что мама бы меня поняла.
— Твоя мать была богобоязненной, верующей женщиной, которая прекрасно знала свое место. И уж конечно, она не стала бы мне перечить и защищать тебя.
Виктория вспомнила, как мама рассказывала ей и Элли всякие смешные истории потихоньку от отца. Миссис Линдон вовсе не была такой чопорной и важной, какой считал ее муж. Да, решила про себя Виктория, мама бы все поняла.
Некоторое время они молчали. Виктория обдумывала, как лучше поступить: покорно со всем соглашаться или устроить истерику. Но затем она решила спросить его прямо:
— Ты что, запрещаешь мне видеться с ним?