— Ты говоришь, что хочешь сама принимать решения, — прошептал он ей на ухо, водя языком по его краю. — Что ж, решай.
У Виктории вырвался стон отчаяния. Роберт провел рукой по ее телу, чуть помедлив на мягких округлостях ее бедер. Он слегка сжал их, и Виктории казалось, что она кожей чувствует отпечаток каждого его пальца.
Губы его искривила усмешка.
— Возможно, мне следует помочь тебе прояснить этот вопрос, — сказал он, касаясь губами нежной кожи ее шеи. — Ты хочешь меня?
Виктория не ответила, но ее тело выгнулось ему навстречу, бедра приподнялись.
Он просунул руки ей под юбку и, поглаживая и сжимая, двинулся вдоль ее бедер, пока его пальцы не остановились там, где кончался чулок. Зайдя за край чулка, он принялся медленно чертить пальцем круги на ее обнаженной коже.
— Так ты хочешь меня? — повторил он.
— Нет, — шепнула она.
— Нет? — Он вновь приблизил губы к ее уху и мягко ущипнул ее за мочку. — Ты уверена?
— Нет.
— «Нет» — не уверена или «нет» — не хочешь меня?
— Я не знаю, — простонала она.
Он пристально и долго смотрел на нее. По всему было видно, что ему не терпится сжать ее в объятиях. Лицо его дышало страстью, глаза мерцали в свете свечи. Внезапно он отпустил ее и, встав с постели, отошел в угол комнаты.
— Решай сама, — повторил он.
Виктория села на постели и оторопело посмотрела на него. Она дрожала всем телом, и в этот момент почти ненавидела Роберта за то, что он наконец предоставил ей ту свободу, о которой она так долго его просила, — свободу выбора.
Роберт остановился у окна и облокотился о подоконник.
— Тебе выбирать, — тихо сказал он. У Виктории в ответ вырвался только сдавленный стон.
— Решай же!
— Я… я не знаю, — пролепетала она, и ее слова прозвучали так жалко и неубедительно, что ей стало не по себе.
Он резко обернулся к ней.
— Тогда убирайся к черту! Она отпрянула в испуге.
Роберт шагнул к постели и рывком поднял Викторию на ноги.
— Говори «да» или «нет», но не требуй от меня, чтобы я предоставлял тебе право выбора, раз ты не способна сама принять решение.
Виктория испуганно хлопала ресницами. Прежде чем она успела опомниться, Роберт втолкнул ее в смежную комнату и с треском захлопнул дверь у нее перед носом. Виктория застыла посреди комнаты, ловя воздух ртом и чувствуя себя несчастной и отвергнутой. Господи, какая же она лицемерка! Слова Роберта; попали в цель. Она так часто просила его не распоряжаться ее жизнью, но когда он наконец предоставил ей право выбора, оказалась не в силах принять решение.
Несколько минут она неподвижно сидела на постели, пока взгляд ее случайно не упал на сверток, который она небрежно швырнула на кровать несколько часов тому назад. Казалось, с того момента прошла целая жизнь. Итак, подумала она, нервно посмеиваясь, каковы же представления Роберта о дамских ночных рубашках?
Виктория распустила ленточки коробки и подняла крышку. Даже в неровном свете свечи было видно, что рубашка сшита из тончайшего шелка. Виктория осторожно вынула ее из коробки.
Шелк был темно-голубым — оттенок его колебался между насыщенным синим и цветом полночного неба. Вряд ли можно было считать простым совпадением, что шелк в точности повторял цвет ее глаз.
Она со вздохом опустилась на постель. Роберт наверняка перебрал десятки, а то и сотни ночных рубашек, пока не нашел ту, которая показалась ему наиболее подходящей. Он во всем такой последовательный и аккуратный.
Интересно, а любовью он занимается с такой же спокойной деловитостью?
— Так, довольно! — сказала она вслух, как будто это могло помочь ей остановить поток собственных мыслей.
Она встала и подошла к окну. Высоко в небе красовалась луна, и звезды дружелюбно мерцали в ночи. И вдруг Виктории отчаянно захотелось поделиться своими тревогами и сомнениями с другой женщиной.
Как было бы хорошо, если бы рядом с ней сейчас оказались ее подруги из магазина, или ее сестра, или даже тетушка Роберта миссис Брайтбилл и его кузина Харриет.
Но больше всех ей хотелось сейчас поговорить со своей мамой. И не важно, что она давно умерла! Виктория подняла голову к небу и прошептала:
— Мама, ты слышишь меня?
Глупо, конечно, было надеяться, что звезда ей ответит. Но в молчании сверкающего ночного неба Виктории почудилось что-то утешительное, и ей стало немного легче.
— Что мне делать? — громко спросила она у звезды. — Мне кажется, я люблю его. И всегда любила. Но ведь я и ненавижу его. Как такое может быть?
Звездочка сочувственно мерцала в ночи.
— Иногда я думаю, вот было бы хорошо, если бы кто-нибудь заботился обо мне и опекал меня, любил и защищал. Я так долго была одинока. У меня не было даже подруги. Но я ведь хочу сама решать, что мне делать, а Роберт не дает мне такой возможности. Я не думаю, что он делает это нарочно. Он просто иначе не может. И я чувствую себя такой слабой и беспомощной. Пока я была гувернанткой, я все время зависела от своих хозяев. Господи, как мне это надоело!
Она на мгновение умолкла и смахнула слезу со щеки.
— Скажи, все мои тревоги и сомнения — может, они рождены страхом? Может, я просто трусиха и до смерти боюсь еще раз попытать счастья?
Легкий ветерок повеял ей в лицо, и Виктория глубоко вдохнула свежий ночной воздух.
— Если я позволю ему любить меня, вдруг он снова разобьет мне сердце?
Ночное небо молчало.
— И если я позволю себе любить его, буду ли я по-прежнему свободна, как сейчас?
На этот раз звездочка ей подмигнула, но Виктория не поняла, что это означает. Она еще несколько минут постояла у окна, подставив разгоряченное лицо ласковому ночному ветерку. В конце концов усталость взяла свое, и она, не раздеваясь, улеглась в постель, совсем забыв о том, что все еще сжимает в руках ночную рубашку, которую ей подарил Роберт.