– Потерпи, – произнес Терджис. – Сейчас придет знахарка.
Но Селиг уже ничего не слышал, потому что, корчась в муках, только сейчас понял, что с ним сделали.
– Она… избила меня. Она в самом деле…
Он не договорил. Перед глазами вновь все завертелось, в голове стало пусто, и Селиг никак не мог понять, что его мучит… Только позже, когда в голове послышался смех, перед глазами неожиданно возникла она. Медово-золотистые волосы с прядями цвета пламени, сочные губы, растянутые в насмешливом оскале, обещавшие сладость, которой ему никогда не испить. Она оставалась вне досягаемости, где-то рядом, пока его пытали огнем и льдом, молотом и кнутом, раскаленным клеймом, опалившим еще не зажившие раны, ядом, который вливали в глотку, вызывающим неудержимую рвоту, окончательно лишившую его сил.
Селиг помнил, как громко, пронзительно кричал, хотя не слышал ни звука, кроме ее хохота, становившегося все громче, пока эхо не отдалось в измученном мозгу и стало самой страшной мукой, изводившей Селига стыдом и унижением. Один помоги ему… этот смех… она забавляется, смеется над ним, презирая за слабость. И этого нельзя избежать, как и боли. Золотоволосая ведьма всегда здесь… иногда радуется… иногда сама размахивает кнутом… конечно, ее удары слабы, но гордость Селига… гордость… непоправимо ранена.
Немыслимо, что такая молодая, не старше двадцати лет, женщина может столь жестоко обращаться с узником, просившим помощи! Он так нуждался в ее утешении и вот теперь вынужден нести еще одно тяжкое бремя, а она лишь жаждет мучить его и издеваться над ним. И смех… этот непрекращающийся смех. Даже в смертный час Селиг будет слышать его!
Терджис находился с Селигом Благословенным, пока не явилась знахарка. Оставив ее с больным, он отправился на поиски Эрики. Та по-прежнему сидела у постели Терстона и скорее всего собиралась остаться с ним на ночь.
Терджис уже послал человека в Уэссекс, поэтому успел поспать несколько часов, пока была возможность. Встав перед рассветом, он отправился в темницу.
Из глубины послышался смех Элвины, и Терджис приободрился, посчитав, что узнику стало легче.
– Ему лучше? – осведомился викинг.
Элвина даже не пыталась скрыть радость и, весело усмехаясь, объявила:
– Нет, жар усилился. Скорее всего подохнет.
Терджис оцепенел от ужаса:
– Но почему же ты веселишься?
Нисколько не испугавшись его угрюмого вида, знахарка пожала плечами:
– Хорошо, когда кельт так мучается! Вот такой же убил моего бедного мужа!
Но Терджису уже было все равно:
– Если ты по злобе отравила его…
– Нет, викинг, этого просто не может быть. Я обязана помогать ему, чем могу, несмотря на неприязнь. Господь наделил меня даром исцеления, и выбора у меня нет. Но рада заметить, что никакие зелья и мази не вылечат его, а больше ничего нельзя сделать.
Она осмелилась рассмеяться снова неприятным визгливым смехом, резанувшим уши Терджиса.
– Даже слабительное не помогло! Он весь горит, а лихорадка ведет его все дальше в мир кошмаров! Я ухаживала за ним со всем старанием, но ему чудятся страшные пытки. Хотя и не по моей вине, но он терпит страдания осужденных на адские муки, а ты еще удивляешься, почему я так смеюсь. Исцелить его не в моих силах.
– Убирайся тогда, если ни на что не способна! – прорычал Терджис. – Твое веселье здесь ни к чему!
– Это ты считаешь, но я думаю по-другому. Никогда и не мечтала, что смогу отомстить за мужа, но теперь вижу, что мечты сбылись, и мне для этого не пришлось и руки поднять. Божья справедливость, викинг.
– Дура, ведь он вовсе не кельт!
Старая ведьма презрительно фыркнула: – У меня есть глаза, викинг. Никем иным он быть не может!
Терджис даже не смог приказать ей убраться. Вместо этого он просто подхватил ее на руки и выкинул за дверь. За спиной стонал Селиг, по-прежнему метавшийся в горячке.
Настало утро, и Эрика, покинув спящего племянника, направилась к себе. Она не спала всю ночь, сидя у постели Терстона, держа маленькую ручку и мучаясь всякий раз, когда тот шевелился и хныкал. Терджис, как мог, составил сломанную кость, Элвина туго забинтовала кисть, оставив лекарства, помогающие избавиться от боли и опухоли, но пройдет еще много недель, прежде чем малыш почувствует облегчение, и еще больше месяцев, пока наконец станет известно, правильно ли срослась рука. И все это время Эрика не будет находить себе места.
Она заверила Элвину, что и раньше видела, как выправляют кости, но на самом деле это было всего однажды, когда брат сломал ногу. Рагнар умолял Эрику позволить Терджису выпрямить кость, прежде чем накладывать лубок. Эрика в жизни не слышала ни о чем подобном, однако молодой человек был в отчаянии, видя, что все планы на будущее поставлены под угрозу и ему суждено на всю жизнь остаться калекой. Один из сводных братьев после такого увечья стал хромать и мучился от болей, а отец, родственники и тем более посторонние люди с тех пор смотрели на него свысока.