Чёрт, думай, Киреев, думай.
Хорошим вариантом было бы, конечно, свалить из этой квартиры в гостиницу. Там уже дождаться утра, а не смущать девушку своим присутствием. Но… чёрт возьми, нет. Мне нравится её смущать.
А маме я обещал не обижать девочку, значит, всё в рамках обещанного. Правда, съехать тоже обещал, но это мы опустим — пусть это останется пока моим маленьким секретом. Утром буду думать обо всём этом дерьме и сделках с совестью.
Приглаживаю рукой мокрые волосы, обматываю полотенце вокруг бёдер и выхожу из комнаты, в которой мне давно уже тесно. Да и вообще, эта квартира хоть и по факту отчий дом, но в ней меня уже давно ничего не держит. Благо, с развитием технологий мать я могу видеть в любое время дня и ночи, не приезжая сюда. И хоть я бесконечно люблю свою маму, давно привык жить своей жизнью, не вмешивая её в свои проблемы. Наверное, я слишком быстро вырос, но это жизнь, потому ничего не вижу страшного в том, что не сижу сычом под мамкиным крылышком, распивая горячий чай из блюдца и ожидая одобрения от грозной родительницы по каждому чиху.
Я только и позволил себе слабость вернуться сюда лишь зная, что она уехала. Забавно: хотел спокойно подумать и решить, что делать со своей жизнью дальше, а оказалось, всё стало ещё более запутанно. И это, чёрт возьми, мне нравится. Во всяком случае девочка с горящими огнём глазами не даёт мне раскиснуть и пасть духом. Это уже кое-что да значит.
Только хочу нажать на выключатель, а свет сам по себе гаснет, будто кто-то невидимый нажал на рубильник. Что опять стряслось? Дом старый, ещё довоенной постройки, потому перебои с электричеством случаются довольно регулярно. Квартира, погружённая в сонную тишину, кажется совсем чужой и неуютной. Потираю шею, впервые за день ощущая, как чертовски устал. Такое ощущение, что мышцы скрутили узлом. Хорошо, что впереди ещё один выходной, смогу выспаться и привести себя в порядок. И нужно будет подумать, что делать с шальными мыслишками, что скачут в башке, хоть я и всеми силами пытаюсь отогнать их от себя.
Наверное, всё-таки съехать придётся, чтобы не усложнять Ане жизнь — девочка слишком чистая для того, чтобы якшаться с таким козлом, как я.
— Чёрт, что со светом? — слышится чуть дальше по коридору, я замираю, точно школьник перед дверью в женскую раздевалку. Тихое сопение и приглушённое бормотание позволяет сориентироваться и понять, где именно Аня находится. — Ещё и телефон разрядился, пропасть какая-то. Господи, сейчас убьюсь.
Она говорит сама с собой, а я, кажется, даже биение её сердца слышу.
— Чего не спится, нудистка? — выдаю, а Аня ойкает. Мне нравится, как замирает её дыхание, а потом становится шумным и прерывистым. Но убегать не торопится — смелая крошка.
— Меня зовут Аня! Неужели так сложно запомнить? — заявляет, а я тихо смеюсь. — Не вижу ничего смешного, но ты, похоже, ещё тот юморист.
— Куда Красная шапочка отправилась на ночь глядя, когда Серый волк совсем близко? — пропускаю слова мимо ушей и делаю шаг в её направлении.
— Красная шапочка захотела пить, но больше не хочет… я спать пошла, — говорит, но с места не двигается.
— Иди спать, чего тогда замерла? — усмехаюсь, а воздух вокруг плотный, словно масло. Хоть ножом режь. — Или провести до комнаты? Ты, кажется, убиться боялась.
Втягиваю носом аромат волос, кожи, а у самого в ушах шумит. Чёрт, я же только что кончил, какого хрена полотенце топорщится? Блядь, надо уматывать отсюда, пока совсем башкой не тронулся.
— Уже иду, спокойной ночи, — бурчит и пытается сбежать, но я ловлю её за руку. Моё зрение с детства довольно быстро адаптировалось в темноте, и это давало нехилое преимущество во время вылазок ночами на стройку за нашим домом.
— Отпусти, придурок! — шипит, но я не слушаюсь.
Во-первых, действительно убьётся, убегая, — не хочу, чтобы такое хорошенькое личико разукрасила парочка несимпатичных фонарей, а во-вторых, мне нравится касаться её кожи, шелковистой и мягкой. Интересно, на вкус она такая же сладкая, как мне мерещится?
— Ты же куда-то шла, — говорю, наклонившись к её уху и вдыхая пряный аромат волос. Не знаю, какими бабскими примочками она пользуется, но пахнут они одуряюще. Так бы и нюхал, точно бешеный пёс, до Второго пришествия. — Я не мешаю. Могу даже сопроводить, для надёжности.
— Ты держишь меня за руку, — констатирует, а в голосе недовольство со злостью перемешано. Блядь, многое бы отдал, чтобы увидеть её лицо при ярком свете сейчас. Наверное, снова покраснела.