— Потому что я лох и идиот из тупого анекдота о командировочном муже. — Воспоминания больно режут гордость на части, но я глотаю гнилостный комок обиды и продолжаю: — Меня не было в городе месяц, а когда вернулся на пару дней раньше, застал свою жену в одной постели с каким-то утырком тощим. И ушёл.
Мне тяжело об этом говорить — унизительно, потому что только от одной мысли о том вечере внутри закипает настолько чёрная злоба, что я боюсь просто не совладать с собой.
— Завтра с утра я подам на развод, и через месяц буду официально свободным. Ты слышишь меня? С Алисой у нас нет детей, общего имущества, подарками пусть подавится, всё себе оставит, но быть с ней я не смогу и не буду. Мы давно уже не любим друг друга. Если честно, уже и не помню, была ли вообще в нашей с ней жизни любовь.
Я вываливаю это всё общим потоком: лихорадочно, особенно не задумываясь. Лишь пытаюсь донести до Ани всё, что гнило внутри долгие годы. Жизнь рушится не в один миг. День за днём недопонимание и ложь, безразличие и пустота подтачивают её, пока она не сложится карточным домиком, а остатки не растреплет ветер.
— И жизнь заиграет новыми красками, — усмехается, не глядя на меня. — Ещё больше блондинистых профурсеток в дом таскать начнёшь. Не по одной, пачками. Заживешь, как султан.
— Ты мне будешь всю жизнь это вспоминать?
— Очень надо, всю жизнь, — хмыкает и обжигает меня сердитым взглядом, но на дне его трепещет крошечный огонёк, который вселяет надежду. И веру, что я на правильном пути.
— Ань… ты нравишься мне, честно. Пиздец как нравишься, и я не хочу, чтобы ты злилась на меня.
— Много чести… злиться, — слегка улыбается.
— Тот поцелуй… я чуть с катушек не слетел, я хотел взять тебя прям там, в машине, и трахать, пока имя своё не забудешь, — говорю это, а Аня вспыхивает румянцем, но молчит, словно спугнуть боится. — Но я понял вдруг, что так нельзя. Ты достойна того, чтобы тебе не лгали. Даже если очень хочется.
И после паузы добавляю то, что кажется самым важным:
— Прости, я идиот, придурок, урод конченный, но я не хочу, чтобы ты уходила вот так, даже не попытавшись понять. Ты нужна мне.
Потребность в ней разъедает меня изнутри, и поцелуй наш стал контрольной точкой — точкой невозврата. А ещё эта дикая потребность заботиться о ней, и ревность к Илье, что чуть не сожгла меня, и желание оградить от всего чёртового мира — всё это сплелось в такой тугой комок, что не продышаться.
— Прям таки и нравлюсь, — бурчит и прячет улыбку в стакане воды. — Пользуешься моей наивностью и добротой.
— Ни в жизнь! — прикладываю руку к сердцу, а Аня лучится сдерживаемым изо всех сил смехом.
— Знаешь… я вот совсем не понимаю, зачем всё это выслушиваю, но, блин… ты такой странный, ты самый странный из всех, кого я знала. И мне отчего-то хочется тебе поверить. Правда, пока не очень получается, потому что... потому что я оказалась трусихой. И вообще… мне нужно подумать. Обо всём.
Отпускаю её руку, медленно разжимая пальцы, а Аня встаёт с места. Смотрит поверх моей головы, а я чувствую себя злым и виноватым одновременно.
— Я сегодня у Лены переночую. Завтра поговорим, хорошо?
И выходит из кафе, гордо подняв голову, как делает это всякий раз, когда боится показать свою слабость, а я бью кулаком по столешнице, наплевав на ущерб, который могу причинить заведению.
Нет уж, пусть едет, куда захочет, но в моей машине. Пусть злится, обижается, молчит, дерзит, ёрничает — я не собираюсь нарушать её личные границы, давить и настаивать, но и отпустить одну сейчас не могу. Просто не могу.
15. Аня
Блин, и почему больно-то так? Он же мне никто — посторонний мужик, с которым мы знакомы всего несколько дней, а всё равно внутри что-то царапает, будто мне не всё равно. Какая разница, есть у него жена или нет?
Оказывается, есть. И как бы я ни сопротивлялась, спорить с тем, что Влад нравится мне, не могу. Не получается выбросить его из головы, а вкус поцелуя, в котором было столько страсти и невыразимой нежности, ощущаю на губах до сих пор.
Выхожу из кафе, осматриваюсь по сторонам, прикидывая, как быстрее добраться до Ленкиной квартиры. В кошельке три копейки, но доберусь — ноги пока ещё ходят, слава Богу.
Но не успеваю сделать и трёх шагов, как сильные руки обнимают за плечи, и меня буквально впечатывает в широкую мужскую грудь. Его дыхание обжигает кожу, ставшую вдруг невероятно чувствительной,, путается в волосах, а я замираю, потому что по запаху безошибочно узнаю, что это Влад.