Однако эта девчонка с полыхающим яростью взором и гордо вздёрнутым подбородком расшевелила что-то внутри — как-то резко и неожиданно. И дело совсем не в её голой заднице или ещё чём-то, а в том, что она другая. И лучше бы дело было в заднице, честно слово.
Но всё это нахрен не нужная лирика. Для начала нужно хотя бы выспаться. Или напиться. Или напиться, а потом выспаться. Господи, сколько прекрасных вариантов проведения досуга — один лучше другого, прямо даже не знаю, что выбрать.
Чёрт, грёбаная срань.
Слышала бы меня сейчас матушка, точно язык вырвала за такие слова, но хорошо, что её сейчас рядом нет. Так проще, так намного легче.
Воспоминания накрывают с головой, и я шиплю от боли, впечатав кулак в дверной косяк. Легче не становится, но внимание отвлекает.
Оглядываюсь по сторонам, пытаясь собрать мысли в кучку, и такая тоска берёт: я всю жизнь рвался к самостоятельности, мечтал чего-нибудь добиться, прыгнуть выше головы, а сейчас мне тридцать два и я коротаю летний вечер в маминой квартире. Отличный результат, ничего не скажешь. Докатился, блядь. Молодец, Киреев, красавчик.
Я будто вернулся на начальную точку извечного жизненного круга, но получил ли шанс что-то изменить и исправить? Не факт, совсем не факт.
Где-то, совсем рядом, шуршит Аннушка, и я борюсь с искушением зайти к ней в комнату и нарушить покой. Так и представляю огромные испуганные глаза, когда возникну на её пороге. Соблазн велик, но мне не пятнадцать, чтобы вламываться к симпатичным девушкам поздним вечером.
А она и правда, красотка, но это не моего ума дело. Девочка молодая совсем, а я полный придурок, у которого дыра в сердце — ноющая, кровоточащая.
Иду в комнату, где на полу кинул свой чемодан, беру с тумбочки ключи, помятую пачку сигарет и иду к выходу. Нужно развеяться, потому что сидеть сегодня в четырёх стенах и тупо пялиться в одну точку нет никакого желания. Мне душно, паршиво и срочно нужно выйти на воздух, а иначе сотворю какую-нибудь дичь, о которой буду жалеть. Нет-нет, на воздух и точка. А то, неровен час, действительно ломанусь к нудистке, а это совсем никуда не годится.
Интересно, она там чем занимается? Блядь, Киреев, тебе сколько лет? Двенадцать? Придурок долбанный.
Но уже дойдя до двери, слышу какой-то шорох и приглушённое шипение. Чёртово любопытство меня когда-нибудь погубит, но ничего не могу с собой поделать — иду на звук. Всё-таки в том, чтобы жить под одной крышей с этой девчонкой есть нечто волнительное.
И да, оставим пока в тайне, что при желании я могу хоть сейчас отправиться в гостиницу или к приятелю на время — и это будет очень правильно, потому что никто мне права не давал смущать девочку и отравлять ей жизнь своим присутствием. Но, вот чёрт, увидел эти огромные глазищи и решил остаться.
Хрен его знает, зачем. Потому что я придурочный мазохист и извращенец, наматывающий с каким-то странным удовольствием свои нервы на кулак.
Уже почти решился распахнуть дверь и войти в комнату, но что-то остановило. Не знаю… наверное, всё-таки осознание, что пугать девушку пуще прежнего — не лучший способ скрасить досуг. Не до того мне сейчас, совсем не до того.
Так и не воплотив в жизнь задуманное, стремительно выхожу из квартиры, улыбаясь про себя. Уверен, она услышала мои шаги, потому что притихла, стоило мне подойти к двери. Сейчас, наверное, сидит там, на кровати своей, и боится, что я могу вломиться к ней в любую секунду. Интересно, снова табуреткой этой чёртовой принялась бы размахивать или на этот раз обошлась чем-нибудь другим?
Телефон звенит в кармане, когда я, перепрыгивая через три ступени разом, спускаюсь по лестнице. В этом доме нет лифта, потому на третий — последний — этаж приходится добираться пешком. Но это и неплохо, потому что разогнать кровь, пусть и таким нехитрым способом, крайне полезно.
— Да, мама, — отвечаю, не глядя на имя абонента, потому что понимаю, чувствую, кто именно решил потревожить мой покой.
— Владик, мы же не станем ругаться? — спрашивает, а в голосе тревога.
Моя мама ещё помнит времена, когда от её непутёвого сыночка были одни проблемы. И пусть много воды утекло, но страхи никуда не делись.
— Я, лично, ругаться не планировал. — Толкаю подъездную дверь, покрытую бордовой, кое-где облупившейся, краской и выхожу в прохладу летнего вечера. — А что, есть ко мне претензии?
— Влад, не пугай девочку, — вздыхает в трубку мама, а я прикусываю щёку изнутри, чтобы не рассмеяться в голос. А мама между тем продолжает: — Она хорошая, молоденькая ещё совсем. Не пугай. Я понимаю, у тебя тяжёлый период, я всё понимаю, но нельзя же так.