И от этого осознания стало легко-легко. И не волновало уже, что скажет мама, насколько крупный скандал закатит, обидится ли, начнёт ли истерить — неважно. Важен лишь мужчина, в молчаливой поддержке сжимающий мою ладонь.
— Так, я следы преступления все подчистил, — говорит Влад, останавливая машину в квартале от “Книгомании”. Показывает рукой на заднее сидение, где лежит большая спортивная сумка, набитая его вещами — теми, что могут пригодиться, пока будем жить врозь.
— Спасибо тебе, — подаюсь вперёд и целую Влада в губы.
Но Влад не даёт отстраниться: фиксирует голову рукой, второй обхватывает моё лицо и впивается в губы поцелуем. Он беспощадный, яростный, но в этом весь мой Влад: непризнающий полумер, с душой, протянутой мне на раскрытых ладонях.
— Всё будет хорошо. Ты же помнишь?
— Конечно, — улыбаюсь, целую напоследок в гладко выбритую пахнущую бризом щёку и выхожу на улицу.
Влад заводит мотор, и сквозь тонированное непроглядное стекло мне не видно его лица, но почему-то кажется, что он улыбается. Мне. И от этого ещё легче на душе.
Пятнадцать минут и я уже в магазине, где суета и круговорот событий не дают расслабиться. Мне нравится моя работа, нравятся покупатели, книги, сама атмосфера. Да и сотрудники, в общем и целом, прекрасные ребята, потому скучать некогда. И забивать голову ерундой тоже.
Но всё-таки расслабиться до конца не получается, и я постоянно смотрю на часы, отсчитывая невольно время до часа Х. Электричка должна прийти в шесть, и я даже отпросилась у начальства на полчаса, чтобы успеть встретить маму на вокзале. Нужно подготовить её к тому, что в моей жизни произошли кое-какие перемены, а это непростая задача.
“Не забыла о ресторане? Сегодня в восемь”, — приходит сообщение от Влада, а я прячусь между стеллажами и торопливо набираю ответ:
“Не забыла. Но если до девяти мы не появимся, вызывай полицию с собаками и ищите мой хладный труп”.
“Юмористка. Ха-ха-ха”.
В ответ посылаю лишь смайлик, показывающий язык, а Влад, недолго думая, присылает стикер, на котором мультяшный енот наказывает хлопками по малиновой заднице свою вторую половину, уложив её на колени.
Как ребёнок, честное слово.
Но стикер неожиданно веселит меня, и следующие пару часов порхаю по магазину, уверенная, что всё действительно будет хорошо. Потому что Влад обещал.
Возле кассы ни одного покупателя, до конца смены целый час, и я занимаюсь тем, что поправляю витрину, складывая на место перепутанные книги и выравнивая их, возвращаю “лицу магазина” товарный вид. Воспользовавшись паузой, охранник выходит покурить, оставив меня одну. Краем глаза слежу за входом, но там ничего подозрительного, да и перекур, обычно, не длится вечность.
Вдруг что-то твёрдое упирается мне в бок. Замираю, вытягиваясь струной. В моих руках тяжёлая книжка, и я впиваюсь в неё пальцами до хруста в суставах, до боли.
— Деньги гони, красотка, — шипение на ухо, а меня обдаёт странным сладковатым ароматом. — Быстро.
Первой приходит паника, следом за ней — злость. Но я стараюсь не делать резких движений, потому что остаться с дыркой в боку совсем не хочется. Что там у него? Нож? Пистолет? Мамочки.
Ноги ватные и дрожат, но я делаю глубокий вдох, чтобы рассеять паническую пелену перед глазами.
— Ну, чего застыла? Бабки, говорю, гони.
Хочу закричать, но голос не слушается. Вместо крика на свободу рвётся приглушённый хрип, и я закусываю щёку изнутри, чтобы не расплакаться ненароком.
Мамочки, что делать?!
Мысли бурной рекой плещутся в тяжёлой голове, перед глазами туман, а зубы стучат так, будто я на мороз голышом выбежала. Сколько проходит? Мгновение? Минута? Целый час? Не понимаю. Делаю рывок, пытаюсь оттолкнуть от себя незнакомца, ударить его всё ещё зажатой в моих руках книгой, а он матерится и двигает меня по плечу. Случайно или намеренно — уже неважно.
Лечу, выставив впереди себя руки, чтобы хоть как-то смягчить падение, а со всех сторон раздаются крики, возгласы, маты. Я не разбираю слов, не понимаю, о чём говорят все эти люди — лишь, кажется, бесконечно лечу, крепко зажмурившись.
То ли от шока, то ли от боли вырубаюсь, и меня почти засасывает вязкая тьма, но чьи-то руки выдёргивают из мутного марева.
— Аня, доченька, очнись! Сейчас врач приедет, уже вызвали.
Меня тормошат и дёргают, и я резко распахиваю глаза, но вижу лишь темноту. Лоб болит, шею ломит, а по спине, кажется, каток проехал.
Чёрт, пол.
Переворачиваюсь кое-как на бок, потом на спину, а знакомый до боли голос успокаивает, убеждая, что всё будет хорошо.