— Я… мне, наверное, лучше домой… прилечь, может быть. Что-то я устала, — лепечет Аня, переводя несчастный взгляд с меня на маму. — Извините, мне что-то нехорошо.
— Это шок отпускает, — выношу вердикт и в два шага оказываюсь возле Ани. — Держись за шею, а то рухнешь снова на пол. Второго раза я точно не выдержу: грохну кого-нибудь.
Аня тихо смеётся, выполняет просьбу, и я, подхватив рукой под аппетитную задницу, поднимаю свою смелую крошку вверх.
Она кладёт мне голову на плечо, а сама мелко-мелко дрожит и только повторяет: “Прости, прости”.
— Дурочка моя, за что? — спрашиваю, пока несу её под взглядами сотрудников к выходу. — Выдумает тоже.
— Я не знаю, — лепечет, и чуть-чуть отстраняется, чтобы со стороны мы не выглядели, как парочка влюблённых. И пусть мы такие и есть, но даже в таком состоянии Аня бережёт мою репутацию.
Ну вот как её не любить после этого?
— Расслабься и почувствуй себя принцессой, а то всё сама и сама, — усмехаюсь, представляя, сколько разговоров начнётся в магазине после нашего ухода, какие волнения будут в рядах сотрудников. Да уж, я точно не был раньше замечен в подобном благородстве на рабочем месте. Ну и хрен с ним.
Татьяна Сергеевна, о которой я уже, грешным делом, успел позабыть, материализуется рядом, а я кое-как снимаю машину с сигнализации, хоть с Аней на руках это и не очень-то удобно.
— Поставь меня, я сама могу, — сопротивляется Аня, а я смеюсь.
— О чём я и говорил: сама и сама.
Но просьбу выполняю: всё-таки нужно уважать чужие желания, даже если тебе это и не слишком по душе.
— Анечка, доченька, с тобой всё хорошо? — хлопочет мама, а Аня уверенно кивает. — Надеюсь, до твоей квартиры недалеко.
— Дамы, занимайте места, ехать пора, — тороплю, а Татьяна Сергеевна всплёскивает руками и смотрит на меня смущённо.
— Мои вещи… они на вокзале, в камере хранения.
Вот же, вещи ещё. Только время потеряем.
— Завтра заберём.
— Но там рыба солёная, овощи, вино, консервы… испортится ведь. Жалко!
— Я, правда-правда, хорошо себя чувствую, — подаёт голос Аня. — Не умру, не бойтесь. Просто устала.
— Ладно, едем за вином и рыбой, — улыбаюсь и ныряю в салон.
Услышал о солёной рыбе и прям слюна потекла. Вот точно, не зря мать меня амбарной мышью величала.
На всё про всё уходит около часа, но Аня уже порядком успокоилась, и даже румянец на щеках заиграл. Мама вся в заботах о дочке, и лишь время от времени ловлю напряжённый взгляд в зеркале. Изучает меня, присматривается — это бесспорно. А я? А что я? Еду себе, спокойный и сосредоточенный, в женские разговоры не лезу. Просто веду машину, как наёмный извозчик, делая вид, что меня здесь вообще нет, а машина сама по себе вперёд катит, ведомая компьютером.
У дома забираю из багажника сумку, а Аня решительно машет на меня руками, не давая снова подхватить в воздух. Вот же, гордячка.
До квартиры добираемся в полной тишине, но она не гнетёт — уютная такая тишина. Правда, когда достаю из кармана ключи, Татьяна Сергеевна удивлённо охает, но я посылаю ей самую обворожительную из своих улыбок, поздно вспомнив об её пунктике. Ну да бог с ним, не шрамами же себя "украшать", в самом деле. Уж какой родился.
— Анечка, — слышу тихое за спиной, — а откуда у него ключи от твоей квартиры?
— Когда я на работе, он поливает цветы. Владислав Павлович очень заботливый начальник. И цветы любит.
Давлюсь смехом и, разувшись, иду в кухню. Дамы ещё о чём-то шепчутся в коридоре, но я не прислушиваюсь. Распахиваю окно, впускаю в комнату свежий вечерний воздух и понимаю, что чертовски хочу курить. Просто до головокружения, но решаю повременить: вдруг Татьяна Сергеевна и курение, наряду с внешней симпатичностью, считает преступлением перед человечеством. Кто их, этих женщин, травмированных козлами мужиками, поймёт.
Щёлкает замок на двери в ванную, а я скидываю осточертевший пиджак и бросаю его на стул. Была бы моя воля, вообще до трусов разделся, но вряд ли Татьяна Сергеевна одобрит такую форму одежды.
— Влад, ты ей нравишься, — шепчет на ухо подкравшаяся сзади Аня. — Она молчит пока, но я-то вижу.
— Я же бесподобен и очарователен. — Притягиваю её к себе, заглядываю в лицо, ища следы недавней бледности, которая напугала меня до чёртиков. — Как ты себя чувствуешь?
— Неплохо, — пожимает плечами и быстро целует меня в губы. — Только ноги ватные и потряхивает немного. Но посплю и всё пройдёт.
— Иди, значит, ложись, — заявляю категорично, но Аня не торопится слушаться.
— Я не могу... не оставлю же я вас наедине.
— Аня, мне кажется, что ты слишком рефлексируешь. Обещал же, что всё будет хорошо, и ты обязана мне верить.