Вместо откровений на тему семейного статуса смеюсь и достаю два бокала. Татьяна Сергеевна тихо спрашивает:
— У тебя не будет сигареты? Десять лет бросить пытаюсь, но сегодня слишком переволновалась. Сегодня можно.
Через пять минут Татьяна Сергеевна уже сидит на подоконнике, курит в окно, отмахиваясь от назойливого дыма, и взбалтывает в бокале вино. А ведь ещё молодая женщина. Сколько ей? И сорока нет, если на втором курсе родила, а такая усталость внутри накопилась, что на три жизни хватит.
— Пьёте, значит? — раздаётся голос от двери. — Не стыдно?! Я там, значит, лежу одна, скучаю, а они тут разговоры разговаривают!
Аня взъерошенная, в длинной белой футболке с логотипом какой-то попсовой группы на груди, стоит в дверях и улыбается. Только в глазах тревога. Точно, наверное, не смогла заснуть, боясь, что мы тут поубиваем друг друга.
— Анечка, зачем встала? — Татьяна Сергеевна резво спрыгивает с подоконника и выбрасывает недокуренную сигарету в окно. — Отдыхай, а то вдруг опять плохо станет.
Аня отрицательно качает головой и переводит на меня вопросительный красноречивый взгляд, а я слегка киваю и улыбаюсь.
Всё ведь действительно хорошо, и я даже смог понять, что на душе у её матери. Извечные родительские страхи, что дети совершат всё те же ошибки, наступят на похожие грабли и загубят свою жизнь. В детях мы со страхом боимся увидеть свои собственные недостатки, слишком хорошо зная, чем в итоге это может обернуться.
— Владислав, на минуточку, — говорит Татьяна Сергеевна и решительно идёт к выходу. Когда оказываемся в коридоре, она тычет пальцем мне в грудь и тихо-тихо говорит: — Если ты её обидишь, я лично тебе оторву все органы движения. Я женщина вспыльчивая, потому подумай десять раз. Ясно? Но за то, что ты её защитил и заботишься, я закрою глаза на разницу в возрасте и смазливую мордашку, на которую бабы ведутся. Всё понял? Вот и молодец.
Сверкает глазами в полутьме коридора, а я тихо смеюсь и заявляю:
— Против таких угроз я бессилен. Очень уж мне дороги мои органы.
— Он ещё и юморист, — хмыкает и, не говоря больше ни слова, уходит в кухню.
Ну что? Экзамен пройден? Наверное, да.
28. Аня
Чёртов наркоман.
Из-за него меня не пустили на работу, а Влад относится ко мне, точно я ваза хрустальная. Не люблю болеть, терпеть не могу, когда вокруг меня хлопочут, словно могу рассыпаться в любой момент. Рычать хочется! Но пусть с одним Владом я бы справилась, но в прочной связке с мамой никак — непобедимая команда.
Когда за моим мужчиной закрылась входная дверь, предпринимаю попытку высвободиться из постельного плена, а мама, точно что-то почувствовав, возникает на пороге комнаты.
— Дочка, полежи ещё, не вставай, — просит, но я непреклонна и решительна в своём желании не быть тяжело больной.
— Не хочу, бока уже болят, — бурчу, а мама цокает языком. — Ничего не болит больше, потому я встаю!
Свожу брови к переносице, упираю руки в бока, а мама горестно вздыхает, бросив все попытки призвать меня к порядку.
— Ну, смотри мне, если снова голова закружится, я тебя домой увезу, — угрожает мама, а я смеюсь. — Или в больницу, пусть врачи за тобой следят, если мать не слушаешь.
Нет, правда, это даже забавно.
Иду в кухню, где мама затеяла уборку, а в кастрюльке на плите бурлит и пенится какао. Умопомрачительный запах окунает с головой в детские воспоминания, и я жмурюсь от удовольствия.
— Спасибо тебе, — обнимаю маму, а она целует меня в щёку, обдавая знакомым с детства ароматом ирисов.
Мне до боли в сердце и глупых слёз нравится, когда она снова становится такой, какой была много лет назад: ласковой, спокойной и заботливой. До всех срывов, многочисленных истерик и горстей успокоительных, без которых не умела ни жить, ни спать.
— Пей, — заявляет, ставя передо мной огромную кружку, до краёв наполненную ароматным горячим какао. — Владислав прав: светишься вся. Моя воля, осталась бы я здесь до тех пор, пока не заставила тебя щёки наесть. Пухлые, как у хомяка.
Пока пью, на меня сыпятся вопросы, как из рога изобилия: как питаюсь? не обижают ли меня на работе? удобно ли добираться до магазина? не пристаёт ли кто? не болею ли? И так далее и тому подобное — без конца и края.
Предельно честно отвечая на каждый, понимаю, что всё это — лишь вершина айсберга. По-настоящему маму волнует вовсе не это, но помалкиваю, зная, что в итоге она не выдержит.
Как в воду глядела.
— С Владиславом вы, значит, работаете вместе, — замечает задумчиво, а я киваю.
Молчу. Жду дальнейшего развития событий. Особенно усиленно молчу о том, что мы не только работаем вместе, а ещё и живём, засыпая и просыпаясь в одной кровати, но эта информация точно не для маминых ушей. Хотя, возможно, она догадалась, но всё-таки лучше буду помалкивать — от греха подальше.