Кивнув, я вслушалась в зазвучавшую громче игру волынщика. Интересно, Эйомер умеет танцевать, или его главный и единственный танец происходит с мечом на поле брани? Уверена, что не спросила об этом вслух, но, противореча сказанным только что словам, он вывел меня из-за колонны и потянул за собой к танцующим, среди которых я к своему удивлению заметила даже Конунга и Гэндальфа. Чувство робости сковывало движения, заставляло краснеть и опускать взор, но потом я поняла, что на нас особо никто не смотрит, а внимание, в основном, приковано к лихо отплясывающим на одном из столов хоббитам. Не сказала бы, что Эйомер слишком хорошо танцевал, но вёл он вполне уверенно и в своей обычной манере даже немного властно, благодаря этому мне удалось легко подстроится под незнакомые движения. Отвечая улыбкой на его одобрительный взгляд, я внезапно поняла, что он ждёт от меня именно этого: доверия и способности подстраиваться под него, и не только сейчас, в танце, и это совсем нетрудно. Крепче обняв, любимый закружил меня, словно невесомую былинку, вырвав из груди радостный, счастливый смех.
— Побудь с Эйовин, — велел он через несколько минут, когда к нам подошёл один из витязей и доложил своему Маршалу, что всё готово, и ждут только его. — Я скоро найду тебя.
Что ж, если так хочется побыть судьёй между поспорившими, кто кого перепьёт, Леголасом и Гимли, то пусть веселится, на то и праздник. Найдя подругу, которая несколько минут назад танцевала с одним из воинов, я присела рядом с ней за стол и даже решилась в первый раз попробовать роханского вина. Оно было крепким и сладким, словно майский мёд, по венам тут же разбежались горячие искры, и уже вскоре мне удалось уговорить не особо возражавшую рохирримку посмотреть на пивной поединок эльфа и гнома. Смеясь, мы вместе пробрались сквозь толпу в тот конец зала, где были установлены на столах пузатые бочки, и, притаившись в тени одной из колонн, с интересом наблюдали, как спорщики кубок за кубком пьют пенный напиток под скабрезные шутки собравшихся вокруг мужчин. Поначалу всё шло очень чинно: Эйомер разливал обоим, не забывая и сам прикладываться к кубку, должно быть жалел, что не стал третьим участником соревнования, но затем Гимли вошёл в азарт и, поинтересовавшись, положены ли победителю девки и баня, принялся осушать кубки один за другим как заправский выпивоха. Леголас же, напротив, пил медленнее, исподволь наблюдая за шумным соперником.
— Гном явно жульничает, половину в бороду выливает, — заметила Эйовин, когда тот икнул и шумно стукнул кубком по столу.
— Вряд ли ему это поможет, — хихикнула я, наблюдая за тем как Эйомер, с сомнением взглянув на изрядно окосевшего Гимли, вручил ему очередной полный кубок. — Спор ведь не на количество, а кто кого ушатает.
— Это как? — удивлённо оглянулась на меня рохирримка. — Вусмерть что ли?
— Именно: кто первый под стол свалится. Смотри, — я указала на гнома, который, покачиваясь, упрямо потянулся за выпивкой и, едва сделав глоток, смачно обозвал всех эльфов безбородыми девицами и рухнул на устланный тростником пол.
Обнявшись, мы громко рассмеялись, но, поймав на себе удивлённый взгляд приподнявшего брови Эйомера, вынуждены были поспешно ретироваться.
Счастье пьянило сильнее вина, оно заставляло улыбаться и танцевать так, словно за спиной выросли крылья, заслушиваться долгими балладами и смеяться над шутками Мэрри и Пиппина, с которыми мы с Эйовин очень быстро подружились. Как мало и одновременно много нужно для того, чтобы чувствовать себя невесомой, звенящей, словно колокольчики на ветру: только любимый рядом, только его объятия и поцелуи. Никогда бы прежде не подумала, что могу так привязаться, так нуждаться в человеке, но Эйомер словно стал воздухом, без которого невозможно жить и существовать, он здесь, рядом, только поэтому так легко и радостно на сердце, и больше никаких причин. Суровый, строгий, требующий полного подчинения своей воле, красивый, как бог, и такой нежный, когда целует, когда касается загрубевшими пальцами лица. Я стала другой, совсем не той девушкой, что была ещё пару месяцев назад, и не знаю, что больше изменило меня: Арда или первая любовь, но уверена в одном — волшебные искры, беспокойным роем разбегающиеся по крови, подвластны лишь Сенешалю. Ловя на себе его внимательные взгляды, я больше не скрывала радостной улыбки и лишь смущалась от того, как глупо, по-детски повела себя днём.
Праздник всё продолжался, опустевшие блюда на столах заменялись новыми, разговоры становились более задушевными, а волынщик, захмелев, играл так, что ноги сами пускались в пляс; но в какой-то момент я поняла, что больше не выдержу в душном зале и минуты: от гула голосов снова начинала болеть голова, да и силы были уже на исходе. Заметившая мою усталость Эйовин разрешила идти к себе, взяв при этом обещание помочь завтра с уборкой зала, и, взглянув напоследок на беседовавшего с Арагорном любимого, я поспешила к выходу. У самых дверей пришлось выслушать сетования захмелевшего Эрвина о том, что я так и не подарила ему ни одного танца, и из последних сил убегать от него к лестнице. На моё счастье подоспевший Кайл увёл юношу обратно к пирующим, наверное утешать за чаркой.
Оказавшись в своей комнате, с облегчением вздохнув, я подложила в затухающий камин небольшое полено, разделась и, захватив сорочку, отправилась в умывальню. Прохладная вода остудила разгорячённую кожу, смыла усталость и придала сил; торопясь к постели и предвкушая долгий сладкий сон, я испуганно вскрикнула, увидев высокую мужскую фигуру у окна, но тут же с облегчением выдохнула, узнав Эйомера. Разве мыслимо так пугать? Стучаться в детстве не научили?
— Почему ты не заперла дверь? — обернувшись, укоризненно хмурясь, спросил он. — Во дворце полно в хлам пьяных воинов, а ты ведёшь себя так легкомысленно.
— Тебя ждала, — ну не говорить же ему, что устала так, что ног под собой не чувствовала, и просто забыла обо всём на свете.
— Меня? — на смуглом лице рохиррима отразилось недоумение, брови приподнялись так же, как когда он поймал нас с Эйовин за подсматриванием; как же мне нравится, когда он так делает.
— Разумеется, — приблизившись к любимому, я застенчиво улыбнулась. — Ты ведь подаришь мне поцелуй на ночь? Тогда до самого утра мне будут сниться чудесные сны.
— Девчонка, — рассмеявшись, он привлёк меня к себе и, дразня, прикоснулся к виску заросшим рыжеватой бородой подбородком. — Значит, хочешь поцелуй на ночь?
— И сегодня, и завтра, и потом тоже…
— Хорошо-хорошо, я понял, — хрипло прервал меня Эйомер и, склонившись, прижался к губам в тягучем, нежном поцелуе. От него пахло хмельным элем и дымом, сейчас мне это нравилось, так же как его крепкие объятия и нарастающий напор. Отвечая на поцелуй, я застонала от удовольствия, когда он, втянув в рот мою верхнюю губу, обласкал её языком. Опыта в поцелуях у меня почти не было, если не считать неудавшегося поползновения Эндрю в прошлом году, но разве это важно? Неумело отвечая на ласку любимого, я чувствовала, что ему приятен отклик, и это было самым главным.
Не размыкая поцелуя, Эйомер поднял меня на руки и, присев на кровать, опустил к себе на колени. Так действительно было гораздо удобнее, тянуться вверх было трудно, а выпроваживать его за порог совсем не хотелось. Напротив, хотелось укрыться от всего мира в могучих объятиях витязя, раствориться в его дыхании, сполна насладиться исходящим от него теплом. Обхватив его лицо ладонями, наперекор напору и страсти я нежно ласкала желанные губы.
— Достаточно, чтобы крепко проспать всю ночь? — шепнул он в самое ухо, скользя широкими ладонями по моим плечам и спине.
— Мало, — всхлипнув от удовольствия, когда любимый обвёл языком мое ушко, развернув голову я потянулась к его губам за новым поцелуем.
Слишком сладко, слишком горячо, чтобы остановиться, слишком необходим он мне стал, чтобы покинуть жаркие объятия.