Скользнув рукой в волосы, чуть надавливая на затылок, Эйомер привлёк меня ближе, углубляя поцелуй, становясь более жадным, требовательным. Лишь на миг мелькнула мысль, что это может зайти слишком далеко, но, не готовая остаться одна в пустой комнате, гоня её прочь, я выгнулась дугой, когда его ладонь, огладив, сжала грудь. Страх, что могу не понравиться, показаться слишком худой, был вытеснен острым наслаждением, когда любимый, наклонившись, втянул в рот маленький затвердевший сосок, даря влажную ласку сквозь тонкую ткань сорочки. Дыхание сбилось, по венам к низу живота побежал сладкая истома. Завороженная его действиями я даже не попыталась противиться, когда Эйомер, уложив на кровать и стянув сорочку, прошёлся жарким взглядом по моему обнажённому телу. Прежде чем ко мне вернулись разум и смущение, он оказался сверху, покрывая лёгкими поцелуями лицо и шею, спускаясь к ключицам, а затем возвращаясь к губам, чтобы опалить жарким прикосновением рта. Придавленная к постели, я обняла его за шею; было немного страшно, но впервые разбуженная страсть оказалась сильнее минутного беспокойства от того, что жёсткая ткань камзола и брюк любимого соприкоснулась с обнаженной кожей, от того, что всё происходит так стремительно.
— Сладкая, — шепнул Эйомер, отрываясь от моих губ и наклоняясь к груди, чтобы осыпать и её нежными поцелуями, — как земляника.
Застонав, когда зубы нежно сжали чувствительный, ноющий комочек плоти, выгнувшись навстречу, я зарылась пальцами в его густые пшеничные волосы. Неведомое прежде удовольствие огненными искрами разбегалось по телу, заставляя подрагивать, бессвязно шептать имя любимого, льнуть к нему, словно тонкая виноградная лоза к стволу могучего вяза.
— Лютиэнь, прости, я уже не смогу остановиться, — обхватив моё лицо ладонями, он заглянул в глаза пронзительным, полным огня взглядом. Не сумев ответить, я поцеловала его ладонь, проводя по ней языком, вбирая в рот указательный палец. Это было так же приятно, как прикасаться к его губам, и даже больше: так я чувствовала его силу и власть над собой, но они не пугали, напротив, заставляли желать большего, подаваться бёдрами навстречу его бёдрам. Глухо рыкнув, Эйомер ввёл палец глубже в мой рот, а затем обвёл им воспалённые от его поцелуев губы.
Страсть рохиррима была подобна огненному урагану, его руки, казалось, были везде: сжимали тонкую кожу на шее, гладили грудь и впалый живот, скользили к бёдрам и внезапно оказывались на ягодицах, губы опаляли тело быстрыми поцелуями, оставляя за собой влажные дорожки и отметины лёгких, сводящих с ума укусов. Задыхаясь от его напора и полыхающего в крови желания, я прикасалась к бугрящимся на руках и спине мышцам, не помня, в какой момент он успел освободиться от одежды. Целуя впадинку на ключице любимого, чувствуя вкус выступившей на смуглой коже испарины, обводя языком контур родинки на широком плече, я ощущала дрожь его наслаждения, слышала глухие стоны, прерывистое дыхание, и это усиливало возбуждение, заставляло теснее прижиматься к влажной от пота, покрытой густой светлой порослью груди. Приподняв моё лицо за подбородок, впившись в губы дурманящим поцелуем, он вновь прикоснулся к бёдрам и, раздвинув их, ворвался в лоно уверенным глубоким толчком. Вскрикнув от резанувшей боли, пытаясь уйти от показавшейся слишком большой, пульсирующей твёрдой плоти, я подалась назад, но он не дал вырваться, лишь теснее прижимая к себе, собирая губами бегущие из-под зажмуренных век слёзы.
— Так только в первый раз, милая, — проникший в сознание голос успокаивал своей нежностью, но не уменьшал саднящей, режущей боли. — Потерпи, ты же смелая.
Захотелось огрызнуться, послать очень далеко и надолго, но, распахнув глаза, встретила полный одновременно тревоги и затаённого огня взгляд Эйомера и лишь кивнула, попытавшись расслабиться, отдаваясь во власть пылкого, отвлекающего поцелуя. Боль постепенной улеглась, оставив вместо себя едва различимый саднящий след, но крепкие поцелуи любимого были по-прежнему приятнее, желаннее его медленных, глубоких толчков. Проникающая, растягивающая плоть больше не причиняла дискомфорта, напротив, было приятно ощущать всё ускоряющиеся движения Эйомера, слышать его хриплый голос, прикасаться губами к покрытому испаренной лбу, но всё же, когда, рыкнув, он совершил последний, особенно сильный толчок и, изливая своё тепло, придавил к кровати, это вызвало лишь облегчение. Через минуту, освобождая от своего не дюжего веса, он перекатился на бок, в крепком объятии прижав меня к груди. Чувствуя, как наваливается усталость от минувшего длинного дня, едва ответив на его ласковый поцелуй, я погрузилась в глубокий сон.
Комментарий к глава 17. Не подходи ко мне, я обиделась
Песня и коллажи к главе https://vk.com/club118071311?w=wall-118071311_310%2Fall
========== глава 18. Солнце на двоих ==========
Сон в ту ночь был действительно крепкий, единственная грёза длилась несколько часов, дурманя сознание своим магическим волшебством и простотой: я шла рядом со светловолосым мужчиной по нескончаемой степи, он был чуть впереди, вёл за собой, крепко сжимая мою ладонь, а вокруг цвели нежно благоухающие дикие цветы, порхали яркие бабочки, разливали дивные трели птицы. Солнце только всходило, согревая кожу ласковыми тёплыми лучами. Короткое белое платье с зауженной талией и рукавами-фонариками, как и джинсы с клетчатой рубашкой моего спутника говорили о том, что мы дома, в моём мире, но вокруг не было ни трасс, ни гудящих клаксонами автомобилей, ни электро вышек и подстанций, лишь степь, которая начинала постепенно меняться. Я бы не смогла описать, в чём именно заключались эти изменения, но словно сам воздух стал другим, более чистым, и от него кружилась голова, а вокруг уже появились заросшие розовыми гроздьями цветущего горошка холмы, и стали слышны крики уток, громкое конское ржание. Вскоре мы увидели впереди табун пасущихся лошадей, в одной из которых я узнала Талу. Кобыла повернула ко мне голову, в её мудрых почти чёрных глазах читалось такое же узнавание. В эту минуту мужчина остановился, и, поравнявшись с ним, я смогла, наконец, взглянуть в красивое смуглое лицо. Эйомер. Он смотрел так пристально, что на щеках выступил румянец смущения, а затем привлёк к себе, накрывая губы долгим требовательным поцелуем. Обняв его за шею, я скорее почувствовала, чем увидела рой светлячков, даже днём искрящихся загадочным светом. Мне совсем не было до них дела, гораздо больше волновали гладящие по спине горячие ладони, терпкий вкус мужского дыхания, гулкие удары сердца любимого. Эти удары звучали так громко и размеренно, словно в мире не осталось ничего кроме их отзвука. Удивлённо распахнув глаза, я поняла, что лежу в своей комнатке на третьем этаже Медусельда, положив голову на грудь Эйомера, который даже во сне крепко сжимает меня в своих объятиях. Воспоминания о прошедшей ночи заставили залиться румянцем, от мысли о том, что отдалась любимому, сердце испуганно ёкнуло в груди. Как же я решилась? Помню лишь его жаркие поцелуи и то, как сильно скучала, тосковала по нему все последние дни. Как же всё так быстро произошло? Ведь ещё совсем недавно Сенешаль, казалось, ненавидел меня, но нежность, с которой он целовал ночью, говорила совсем о другом. Кто бы мог подумать, что гордый, вспыльчивый витязь может быть столь ласковым и нежным, столь добрым, и в тоже время столь темпераментным? Всё это я узнала лишь несколько часов назад и теперь, даже сгорая от смущения, понимая, что не должна была так безрассудно раскрываться его страсти, была бесконечно счастлива.
Проникшие в окно рассветные лучи медленно скользили по кровати, в их неярком свете я могла, не смущаясь, любоваться суровыми чертами лица любимого, которые лишь сейчас, во сне, немного смягчились, его длинными, отбрасывающими тени ресницами и россыпью родинок, почти скрытых светлой бородой. Красиво очерченные полные губы, которые умели дарить столь сладкие, пылкие поцелуи, были сейчас чуть приоткрыты, обнажая ряд ровных белых зубов; это вызывало желание прикоснуться, которое невозможно было побороть. Выпростав руку из-под покрывала, в которое он меня завернул, я провела пальцами по нижней губе Эйомера и только тогда заметила, что его разметавшиеся по подушке волосы чуть влажны, значит, любимый уже просыпался, обмылся в умывальне и вернулся ко мне в постель. От того, что он не ушёл, остался рядом и так крепко обнимает, томительно защемило в груди: это говорило о многом, больше, чем любые слова. Поцеловав белёсый шрам на смуглой коже его плеча, я осторожно выбралась из могучих объятий и, подобрав брошенную на пол сорочку, тоже поспешила в умывальню, чтобы смыть с бёдер запёкшуюся кровь — след утраченной невинности, и ополоснуться в чистой, прохладной воде. Всё это не заняло много времени, и вскоре я уже вновь скользнула под покрывало к Эйомеру, чтобы приникнуть к его груди и просто нежиться в такие чудесные редкие минуты покоя. Повернувшись во сне набок, рохиррим крепко обнял меня, сама мысль о том, что даже сейчас он чувствует меня, не хочет выпускать из рук, заставила радостно улыбнуться. Его близость, запах кожи и тихое размеренное дыхание, всё это было так непривычно и желанно, само присутствие любимого в моей маленькой комнатке наполнило её особой аурой: его теплом и силой. Прижавшись лицом к его мерно вздымающейся груди, поглаживая золотящиеся на ней короткие колечки волос, я не заметила как уснула, а проснувшись, встретилась с глубоким, внимательным взглядом серых глаз.