Едва я облачилась в кольчугу и, заплетя тугую косу, надела казавшийся совершенно неудобным шлем, как к нам присоединилась бледная, словно снег, Эйовин. Похоже, в её душе происходила та же борьба, что и в моей. Она молча переоделась и, лишь когда мы собрали свои нехитрые походные сумки, велела выбираться из шатра ползком, приподняв заднюю стенку полога. Первым это сделал Мэрри и, лишь убедившись, что все заняты отходом основных войск, позвал нас за собой.
Мне казалось, всё будет гораздо труднее, и, возможно, Эйомер велел кому-нибудь следить за нами, но нет, незатейливый план сработал, и уже через пять минут мы были в сёдлах: Эйовин успокаивала своего жеребца, которому не понравилась дополнительная ноша в виде сокрытого плащом хоббита, а я поглаживала по лоснящейся шее радостно заржавшую Талу. Кобыла нетерпеливо гарцевала, желая поскорее пуститься вскачь, а в моей голове всё теснились сомнения: неужели любимый доверяет мне больше, чем я того заслуживаю, или же нам просто повезло остаться незамеченными в царящей вокруг суматохе?
Склонившись к рыжей гриве Талы, чтобы поменьше выделяться своим невысоким ростом, я направила её вслед за подругой, уже пристроившейся позади самых молодых витязей, среди которых были и ни разу не встречавшиеся мне в обеденном зале Медусельда. Впрочем, я вообще мало кого знала среди десяти тысяч конников, они прибыли из разных поселений Марки, жителями столицы были, конечно, далеко не все.
Страх, что нас разоблачат, был очень велик, ведь из памяти до сих пор не стёрлись слова Конунга, что я унизила его воинов своим участием в схватке на пути к Хельмовой Крепи. Видит Бог, мне не понять чем, но сейчас приходилось вздрагивать от каждого голоса и надеяться только на то, что никто не станет достаточно пристально рассматривать мою облачённую в доспехи фигуру. Даже Эйовин в этом отношении выглядела посолиднее, но ей-то массивности придавали высокий рост и сидящий впереди в седле, тщательно скрытый складками тёплого плаща Мэрри. Доспехи были непривычно тяжелы, что заставляло то и дело вздыхать о тёх лёгких и прочных, которые остались теперь уже в прошлой жизни. Как же это удивительно — быть современной девчонкой, которая ещё совсем недавно сидела ночами напролёт в Твиттере, ходила с подругами в кино и лихачила на своём автомобиле по загородному шоссе, а теперь вот едет на войну и боится, как бы в ней не распознали особу слабого пола. Я, конечно, так же далека от феминизма, как тихая морская гавань от луны, и всё же ночное светило будоражит гавань приливами, а меня, порой, свободолюбием. Ну и куда подевалось это свободолюбие, стоило влюбиться во властного, заносчивого рохиррима? Почему теперь я так страшусь его гнева и осуждения, хотя знаю, что поступаю верно, и если он попытается наказать меня, то будет совершенно несправедлив? Впрочем, не время сейчас думать о наказании и справедливости, так же как и вспоминать об опаляющей страсти Сенешаля и его дурманящих поцелуях. Впереди жесточайшая бойня, исход которой мне доподлинно известен только теоретически, а точнее неизвестен совсем. Нужно сосредоточиться на реальной оценке своих возможностей, а не пытаться глазеть на главу колонны витязей — она всё равно так далеко, что Эйомера отсюда не увидишь. И так даже лучше. Любопытно, что будет, когда на заставе, оставшейся далеко позади, обнаружат, что племянница Тэйодена, малорослик и целительница загадочным образом испарились? Пошлют ли гонца к Королю или решат не отвлекать в такой момент и займутся поисками сами? Об этом, в любом случае, лучше не думать, иначе начну ёрзать в седле и оглядываться, а привлекать к себе внимание категорически нельзя. Особенно сейчас, когда совсем недалеко раздался голос Кайла. Ну и какая нелёгкая его принесла?! Не оглядывайся, Лютиэнь, не оглядывайся!
Не выдержав, я всё же оглянулась, чтобы проверить, нет ли рядом с воином Эрвина, который быстрее друга мог бы опознать мою Талу, но Господь был пока милостив. Что ж, благодарение небесам и за малую заботу.
Стоило приметившей моё движение Эйовин тихо шикнуть, как я выпрямилась в седле и уже не смела проявлять любопытство так открыто.
Вскоре холмы и пригорки закончились, и мы въехали в глубокую, звенящую ручьями долину. Она была необычайно красива в момент пробуждении юной весны: на невысоких кустарниках набухали почки, а между узловатых корней распускались голубые первоцветы и солнечные лютики. Хотелось возмущённо кричать и браниться, когда жеребцы витязей втаптывали хрупкие цветы в густую жижу из глины и последнего таящего снега, но этого тоже никак нельзя было делать. Оставалось закусить губу и, чтобы отвлечься, вслушиваться в звонкое пение засевших в ветвях лиственниц птиц. Выход из долины показался, когда солнце уже клонилось к горизонту, за ним открывались бескрайние поля, которые в глубоких сумерках сменились густым кленовым лесом. Привал показался мне ужасно коротким, спать вдали от костра в железной амуниции было неудобно и холодно, к утру всё тело затекло и невыносимо болело, но лишь только сквозь крючковатые нависающие ветви пробились первые рассветные лучи, как пришлось вновь садиться в седло и, кутаясь в отсыревший за ночь плащ, продолжать путь. Да уж, походная жизнь совсем не была желанным приключением, скорее это борьба за выживание, в которой уже не чувствуешь холода и голода, от мужской ругани не сворачиваются уши, и не ёкает сердце, а всё, чего хочется — это выпить крепкий горячий кофе и забраться под пушистый плед. Ну вот, всего сутки, а мысли уже о несбыточном, о том, чего в любом случае мне уже никогда не испытать. Путь к Мёрзлому Рогу теперь казался прогулкой; прижимаясь к тёплой шее Талы, которая по-любому отдохнула лучше меня, я старалась не сомкнуть век, не погрузиться в глубокий сон. Впрочем, взбодриться и втянуть скрытую шлемом голову в плечи вскоре всё же пришлось: это заставил сделать Эйомер, решивший объехать войска, чтобы осмотреть и подбодрить воинов речами. Как же он силён и вынослив, как хочется приникнуть к родной груди и только слушать зычный, глубокий голос! Но нельзя, нельзя об этом думать! Как и о том, что возможно мы едем на верную гибель. Нужно сохранять оптимизм, только где его взять, когда зуб на зуб не попадает? Безмерно радуясь тому, что Сенешаля позвал Хама, и он так до нас и не доехал, я глубоко вдохнула морозный воздух, решив, что пока всё складывается не так уж и плохо; было бы гораздо неприятнее, если бы рохиррим всё же добрался до хвоста колонны.
День так и прошёл в движении по узкой дороге под кленовым пологом, сменяющимся редкими просветами и лужайками, а когда стемнело, и настало время очередного привала, мы с Эйовин и Мэрри всё же решились отвоевать себе маленький пятачок у весело полыхающего языками пламени костра и вскоре, наевшись густой горячей похлёбки, сомлев, заснули, тесно прижавшись друг к другу. Сквозь подступающий сон я услышала, как кто-то из воинов заметил, что совсем мальчишек понабирали в поход, но было уже всё равно — по продрогшему до костей телу, наконец, разлилось долгожданное тепло, и хотелось только одного — забыться в окутывающей, словно кокон, дрёме.
Приказ подниматься прозвучал в этот раз задолго до того, как небо окрасила алая заря: явившийся к Конунгу вождь лесного племени пообещал провести нас старым трактом в обход контролируемой лазутчиками Врага дороги, и правитель Марки, не долго думая, согласился на его помощь. А вот лучше бы открытое голосование провёл. Зевая, с трудом понимая, что происходит, я уже вскоре оказалась в седле, и, пытаясь ни на кого не наехать в потёмках, которые решили не нарушать светом факелов, тихо сетовала на то, что тут нет демократии. Совсем никакой демократии! Один решил, остальные дружно ринулись выполнять, а как же сон и отдых?! Но на ум приходили лишь слова Шекспира: «Мечты, мечты, где ваша сладость?», и напрашивался ответ: «Поменьше мечтай, не в сказку попала».
Ночные часы казались бесконечно долгими, путь длинным, а мгла непроглядной, но когда я уже начала подумывать, что это просто приснился кошмар и не желает отпускать из своих объятий, как далеко впереди полыхнули огни. Яркие столбы пламени были подобны беснующимся демонам разрушения, гул пожирающего все вокруг огня пока не был слышен, а сами они пока еще были отражением на доспехах едущих впереди воинов. Но уже вскоре, стоило нам выехать из леса и преодолеть заросшее высокой сухой травой поле, перед нами предстал весь ужас разыгравшейся в Гондоре бойни.