— Встретимся за ужином, — постаравшись улыбнуться, кивнула я Мэрри и, когда он, навострив уши, склонился ко мне, тихо попросила, — попытайтесь передать Маршалу Гондора, что мне нужно с ним поговорить, вдруг он вечером будет занят и не выйдет к трапезе.
— Мне жаль, что всё так случилось, — нахмурившись, хоббит отвёл взгляд, и стало ясно, что ему тоже известно, что Эйомер запретил мне возвращаться в Рохан. — Возможно, ещё можно что-то исправить? Если Эйовин…
— Эйовин очень слаба, ей нельзя волноваться, прошу, ничего не говори ей, — пытаясь скрыть снова закипающие отчаяние и обиду на Эйомера, я опустила ресницы и, допив чай, поднялась из-за стола. Если бы можно было хоть что-то исправить, но что? Что я могу исправить? Что вообще от меня зависит? Устроить скандал и закатить истерику? Разве есть в этом толк, если я безразлична тому, которому так неосмотрительно подарила своё сердце? Если было бы по-другому, неужели бы он не нашёл слов, чтобы всё исправить? Слишком всё серьёзно, слишком необратимо, особенно, если Эйомер решил отмолчаться.
Несколько часов глубокого сна и впрямь пошли на пользу. Сомкнуть горящие веки стоило большого труда, но как только удалось это сделать, измученное сознание мгновенно отключилось, подарив странный сон: длинные коридоры среди сложенных из светлого камня стен, солнечные лучи, льющиеся, кажется, от самого потолка, чьи-то едва слышные шаги за спиной; смелости так и не хватило, чтобы оглянуться, узнать, кто мой спутник или, может, преследователь. Блуждание в сомнах яркого холодного света закончилось с приходом Ранары, решившей узнать, принести ли мне ужин в спальню, или я спущусь в обеденный зал. Трусливое желание не ходить туда, где можно столкнуться с Сенешалем и воинами эореда, было очень велико, и всё же не настолько, чтобы забыть о разговоре с хоббитами. Попросив служанку помочь одеться, и, расчесав волосы, оставить их волнами струиться по спине, чтобы хоть немного прикрыть украшающие шею и плечи синяки, я последовала за ней на первый этаж, туда, где располагались кухни и трапезные.
Тело всё так же ныло, мышцы болели, сопротивляясь любому движению, и всё же сейчас я чувствовала себя лучше, чем утром: отдых придал сил, дышать стало легче, только по-прежнему мучительно саднило упрямое сердце. Но ведь это лишь в сознании? Нужно научиться отделять душевные недуги от физических, уметь абстрагироваться от них, и, возможно, тогда они не будут казаться такими болезненными? Легче сказать, чем сделать; остаётся повыше поднять подбородок и улыбаться, мягко улыбаться роханским витязям, которых в зале оказалось довольно много. Были даже Кайл и Эрвин, оба живы, не ранены. За это благодарная молитва Господу и лёгкий кивок головой в их адрес. Нет, не хочу садиться рядом, нет теперь у меня такого права, и в глаза смотреть не могу: в них жалость, сочувствие, осуждение, мне этого не выдержать. Неловкость усугубила Ранара, которая подтолкнула меня к стоящему на небольшом возвышении столу. Очевидно, она решила, что я должна сидеть возле своего опекуна, хотя, честное слово, место где-нибудь в углу возле окна меня вполне бы устроило. Смутившись под ободряющим взглядом Боромира, я опустилась рядом с ним на скамью, стараясь не смотреть на тех, кто также сидел за главным столом.
— Неужто, бойкое дитя Рохана подрастеряло свой запал?
Невольно вздрогнув от насмешливого голоса, оторвавшись от рассматривания серебряного кубка, я была вынуждена посмотреть на добродушно усмехнувшегося Гимли.
— Опалил птенчик пёрышки в побоище? — не унимался гном, не отводя от меня внимательных карих глаз. — Шибко тебе досталось, девочка? Теперь-то уж точно набралась опыта в ратном деле?
— Осталось ещё чуть-чуть, — поморщившись, отшутилась я, улыбкой извиняясь перед сидящими за столом за то, что забыла об элементарной вежливости и не поздоровалась. Многих воинов я вообще не знала и видела впервые, но перед Гимли, Арагорном, Леголасом и Хамой было неудобно, а вот перед сидящим напротив Эйомером — НЕТ. Сердце отчаянно заколотилось: хочу я его видеть или нет? Ох, оказаться бы сейчас подальше и тогда уже подумать. Зато ясно, зачем Ранара усадила меня именно сюда: спокойно ей явно не живётся. Впрочем, она, наверное, считает, что так лучше и правильнее — продемонстрировать моему обидчику, что и без него найдутся те, кому моя судьба не безразлична. Только нужно было сперва со мной посоветоваться, я бы вообще на этот ужин не пришла. От проникающего, казалось, под самую кожу взгляда рохиррима по рукам побежали мурашки, и скрутило и без того нывший живот. Неужели нельзя выказывать своё недовольство не столь открыто?
— Ещё чуть-чуть, и птенчик либо взлетит, либо совсем посинеет, — подхватил шутку друга эльф, похоже, намекая на синяки, которые мне так и не удалось скрыть. — Третьего не дано.
— Не стоит беспокоиться, Аранен, я позабочусь о том, чтобы птенец воспарил, — улыбнувшись лишь краешками губ, уверил его Боромир. Похоже, ему, как и мне, не нравились подобные шутки.
— Я лишь хочу помочь твоей подопечной, Маршал, — тут же посерьёзнел Леголас, чутко сумев почувствовать грань, за которой уже не до веселья. — Если ты не против, то сразу по окончании ужина.
— Мне бы очень хотелось этого, — с надеждой взглянув на кивнувшего эльфа, я задумалась о том, способен ли он излечить душевную боль так же легко, как избавляет от физической, но потом поняла, что конечно же нет, это было бы подобно волшебству, а его, похоже, нет ни в одном из существующих миров.
Ужин показался невероятно долгим, блюда, подаваемые на стол, безвкусными, а игра в гляделки, которую попытался затеять Эйомер, просто невыносимой. Стараясь избегать его настойчивого тяжёлого взгляда, я успела рассмотреть ещё двух эльфов – сыновей Лорда Элронда – Элладана и Элрохира, которые лишь ненадолго заезжали в Медусельд, да и то я была тогда так занята и летала в облаках, окрылённая своей вспыхнувшей любовью, что не успела с ними познакомиться. На эльфа отчасти был похож и сидевший рядом с нами Князь дол-Амрота Имрахиль, вот только речи у него были не по-эльфийски возбуждённые: как и многие за столом, он всё ещё был поглощен прошедшим Советом и высказывался в пользу того, что выдвигать войска к Тёмным Землям нужно как можно скорее. Только ведь и так утром отбытие, или он хочет ещё быстрее? С интересом следя за развитием беседы, я немного расстроилась, когда поднявшийся вслед за Леголасом Боромир велел следовать за ними. Откуда-то возник порыв спросить на это позволения у Эйомера, но пришлось, вовремя спохватившись, прикусить язык. Нужно привыкать к тому, что жизнь в одночасье изменилась: я больше не подчиняюсь Сенешалю, и у него нет прав мне что-то указывать или разрешать, если, конечно, в ближайшее время он не попытается что-либо изменить. Захочет ли он это сделать? Даже думать об этом невыносимо страшно. Гораздо проще, опустив голову, трусливо ретироваться. Раньше я считала себя сильной, но теперь неожиданно осознала, что хочу, чтобы в некоторых аспектах сильным был он, потому что так правильно, так должно быть. Когда наносишь жесточайшие раны, в каком бы ты ни был состоянии в тот момент, потом ты обязан суметь их исцелить, а если не можешь или не считаешь нужным, то есть ли вообще любовь, и не грош ли ей цена?
Небольшая, освещённая свечами комната, в которую нас с Леголасом привёл Боромир, напоминала маленькую гостиную, где можно вдали от посторонних глаз и ушей вести разговоры или просто отдыхать в уединении. Присев на невысокую кушетку, я послушно отдалась рукам эльфа, который, как и в прошлый раз, с которого, кажется, минуло не меньше сотни лет, бережно прикасался к моим рукам и плечам, шепча слова на красивом певучем наречии. Тепло, шедшее от кончиков его длинных изящных пальцев, забирало с собой боль и жжение из порезов, пульсацию из синяков и ломоту из ноющих мышц. Окутывая, оно убаюкивало, даря невероятное чудо: воспоминание о младенчестве, когда, качая в надёжных объятиях, мама пела колыбельную, но нет, слишком рано, ещё не время. Борясь с затягивающим в свой омут сном, помотав головой, я с трудом разомкнула отяжелевшие веки.