Но и вечно так продолжаться не могло. Всё же наступило то утро, когда вопреки заведённой привычке я села завтракать к одному из костров, а встретив внимательный взгляд своего вспыльчивого возлюбленного, ответила вызывающей улыбкой. Похоже, он был впечатлён переменой в моём настроении и, растерявшись, даже соизволил не строить грозную мину, а вместо этого выжидающе приподнял брови. Этого оказалось достаточно, чтобы уже через несколько минут, допив обжигающе горячий чай, подняться и направиться к буковой рощице, где находилась красивая поляна, поросшая по краю можжевельником, за которой небольшой водопад наполнял хрустально-чистой холодной водой каменную чашу озера. Сердце колотилось в груди, как бешеное, руки сами потянулись, чтобы сломить гибкую, упругую ветвь.
— Наказывай, — едва услышав за спиной шаги по мягкой прошлогодней листве, я обернулась, протягивая Сенешалю прут. — Тебе ведь не терпится? Так начинай скорее.
Серые глаза лишь на миг расширились от удивления.
— Слишком мягкое было бы наказание, — отняв ветку, он отбросил её прочь, наступая так быстро, что пришлось, позабыв о решении быть смелой, поспешно отступить к склонившемуся над журчащей водой дереву. — Не находишь?
— Нужно было захватить кнут? — закусив губу, я обхватила руками плечи, пытаясь унять дрожь, которая колючими мурашками разбежалась по коже.
— И этого было бы мало, — покачав головой, Эйомер подошёл ближе, заставляя чувствовать себя маленькой и беспомощной, едва доставая ему до плеча, и то только из-за того, что на кочке стою. Ну и где справедливость или хотя бы мои шпильки? — Слишком мало.
— Я готова принять любую выбранную тобой кару, если в конце меня ждёт прощение.
— Уверена в этом? — ладони рохиррима легли на мои плечи, пробуждая в душе двоякие чувства: молить о ласке и вырваться, бежать без оглядки. Понимая, что не могу потерять остатки гордости, я не отвела глаз от его пылающего, полного ярости взгляда. — Знаешь ли ты, что делаешь со мной, как мучаешь, изводишь своим характером и несносным поведением? Всё, что я хочу знать, так это то, что ты в безопасности ждёшь меня, и тебе ничто не угрожает. Разве многого я хочу? Ответь, почему я всё время обнаруживаю тебя дерущейся с мечом в руках и всю в синяках? Какие слова мне найти, чтобы ты, наконец, поняла, что не рождена воином, что твоё место вовсе не в смертельных битвах?!
— А где оно? — попыталась я отвлечь рохиррима, едва он на секунду замолчал. В самом деле, мне гораздо важнее узнать ответ на этот вопрос, чем слушать его ворчание и ругань. — Где, по-твоему, моё место?
— Рядом со мной, — уверенно ответил Эйомер, похоже, посчитав подобный вопрос совершенно нелепым и не нуждающимся в объяснениях. — Ты же…
— Я и есть рядом с тобой.
— Ты — невыносимый, ужасный ребёнок! — вскипел рохиррим, сжимая мои плечи так, что едва удалось подавить болезненный всхлип. — Единый посмеялся надо мной в ту ночь, когда ты ворвалась на своей громыхающей телеге в Эдорас, и я понятия не имею, чем заслужил такое жестокое наказание!
Задохнувшись от обиды, осознав, что зря решилась на этот разговор, я вывернулась из его рук, рванувшись к цветущим под раскидистыми ветвями орешника ирисам. Из глаз брызнули слёзы, превращая голубые бутоны в расплывчатое, колеблющееся пятно. Но пытаться убежать от Эйомера совершенно бесполезная затея, в миг догнав, он лишь сгрёб в охапку, прижимая к груди с такой силой, что надежды на новую попытку бегства не осталось.
— Лютиэнь, девочка моя, — словно только теперь заметив состояние, до которого довёл своими неосторожными, злыми словами, рохиррим принялся быстро стирать текущие по моим щекам слёзы. — Клянусь, у меня нет никого дороже тебя! Слышишь, клянусь!
Зажмурившись, в отчаянии качая головой, я всё же попыталась вырваться, но, к сожалению или к счастью, Эйомер слишком хорошо знал, как заставить меня перестать сопротивляться. Едва его горячие губы прижались к моим губам, даря потрясающе нежный, жаркий поцелуй, как ноги подкосились, а мир вокруг просто перестал существовать. Порой он умел быть таким удивительно ласковым и чутким, что сердце в груди наполнялось благодарностью и трепетом. В такие мгновенья, как сейчас, объятия из властных становились бережными, а прикосновения страстными и одновременно невесомыми, мягкими, пьянящими, словно искристое шампанское. Откликнувшись, я обняла его за шею, только теперь находя утешение и тепло, в которых так нуждалась все эти дни. Конечно, мы слишком разные и, наверное, со стороны может показаться, что совершено не подходим друг другу, но лишь нам двоим известно ощущение полёта, радости, переполняющего душу счастья, когда остаёмся наедине, когда все обиды остаются за краем бушующей искренней любви. Нужно лишь научиться понимать, прощать и, разумеется, целовать в ответ ещё нежнее.
Если, конечно, никто не мешает.
Услышав слишком знакомые голоса Боромира и Имрахиля, я испуганно замерла в руках любимого, который, не растерявшись, зачем-то приподнял меня, прижимая к груди, словно малого ребёнка, закрывая нас обоих от неожиданных свидетелей своим плащом, благо что стоял к ним спиной.
— Сенешаль, ну ты бы хоть воздержался справлять нужду возле водных источников, — раздался позади нас недовольный голос моего опекуна, заставивший ещё сильнее вжаться лбом в грудь Эйомера. Уж я знала, как тот злится на рохиррима после произошедшего между ними спора на повышенных тонах о том, что некая девица всё-таки исхитрилась покинуть Цитадель. — В самом деле, мог бы спуститься к подножию холмов, как делают это другие.
Пробурчав что-то не слишком членораздельное по поводу того, что его королевская персона сама будет решать, где и что справлять, Эйомер поспешно зажал ладонью мой рот. Вдоволь насмеяться под его насмешливым взглядом удалось, лишь когда гондорец и князь Дол-Амрота соизволили удалиться с поляны, решив заняться воспитанием будущего Конунга в более подходящее время.
========== глава 26. Не шекспировский сюжет ==========
Они без конца спорили
И редко соглашались…,
И вечно ссорились…
Они терзали друг друга каждый день,
Но их объединяло одно —
Они с ума сходили друг по другу.
Игра в гляделки — она бывает по разным причинам: от злости, подозрения, возмущения да мало ли поводов? А бывает от того, что вокруг слишком много народу, и взгляд становится заменой слов, поцелуев, дерзких намёков. За последнюю неделю мне довелось поймать на себе разные взгляды Эйомера: и пылкие, и раздражённые, порой даже такие, что нестерпимо хотелось сморщить недовольную гримасу или показать ему язык. Но я старательно утешала себя мыслями, что уже совсем скоро мы прибудем в Минас-Тирит, и пусть только попробует тогда подстеречь меня в тёмном углу: я не целоваться стану, я ему все ноги оттопчу. Вру, конечно, да и Эйомер хмурился, только когда к нам с Боромиром подъезжали пообщаться Кайл и Эрвин или кто-нибудь ещё, к кому он по неизвестной причине изволит ревновать. Конечно, было радостно, как от того, что оба молодых витязя живыми и невредимыми прошли через сражение, так и от того, что мужчины начали более снисходительно относиться к моему участию в походе, но всё же выслушивать замечания и поучения этих двоих не было никакого желания. Мне с лихвой хватило того выноса мозга, который в день нашего примирения устроил Эйомер — то целовавший, то бранивший так, что приходилось мучительно краснеть и оправдываться, что я крайне не люблю делать. Спас меня тогда Пиппин, громко позвавший познакомиться с проснувшимися, наконец, Фродо и Сэмом, которые под воздействием лечения Митрандира почивали уже пятые сутки. Это было очень вовремя, потому что на тот момент я как раз вспомнила и готова была употребить пару малознакомых Сенешалю бранных слов. В общем, хоббиты — не только Хранители, но ещё и спасители. Все четверо. И торт всё-таки придётся печь, тем более, что обещание уже озвучено вслух и одобрено довольными удельцами.