С раздражением пытаясь отереть бегущие по щекам слёзы, я уткнулась лицом в подушку, но тут звук чего-то мягко упавшего на пол заставил навострить уши. Самостоятельно встать с кровати, превозмогая боль в туго перетянутых повязкой рёбрах, стоило неимоверного труда, а уж поднять небольшой свёрток и доковылять до всё ещё открытого окна и подавно было почти невыполнимой задачей, заставившей употребить сквозь зубы не одно бранное слово, однако вид стоящего на нижнем ярусе сада Эйомера того стоил. Какой же он был красивый в своём расшитом золотыми нитями бархатном плаще, даже дух захватило, и улыбнулся, взмахнув рукой, так тепло, что все дурные мысли и глупая ревность тут же покинули голову. Едва кивнув в ответ, я была вынуждена вернуться обратно в постель — заглянувший за ширму на звук моих неуверенных шагов охранник Боромира был, как всегда, чересчур любопытен. И лишь укрывшись, я смогла рассмотреть подарок — завёрнутую в тёплую белую шаль тряпичную куклу с голубой шапочкой на голове и расписанным красками милым, забавным лицом. С удовольствием закутавшись в мягкую шаль, я обняла игрушку, прижимая её к груди и радуясь пуще малого ребёнка: получается, любимый действительно считает меня совсем девчонкой, да и намёк, во что нужно играть вместо того, чтобы махать мечом, понят, и всё же такая забота была невыразимо приятна. Вернувшаяся ближе к вечеру Ранара лишь руками всплеснула, удивляясь тому, кто это ко мне наведывался, но допытываться всё же не стала, удовлетворённая тем, что я без уговоров съела принесенные суп и пирог.
Вместе с аппетитом ко мне начали возвращаться и силы, поэтому вскоре целитель и Леголас разрешили перебраться из надоевших Палат в свою комнату, а ещё через пару дней Эйовин призналась, что через сутки рохиррим покинут Минас-Тирит, чтобы начать обратный путь домой, в Эдорас. Эта новость буквально выбила из колеи, заставила внутренне сжаться, но обдумать происходящее я не успела: вошедшая Ранара уведомила о том, что меня ожидает опекун, и ей велено проводить меня к нему. Пришлось вымученно улыбнуться подруге и, пытаясь хоть на время отрешиться от нахлынувшего отчаяния, последовать за служанкой на первый этаж в кабинет Боромира, который теперь был главным советником Арагорна, бесспорно хорошего воина, но почти не имевшего опыта в политике и дипломатии.
Сама мысль о том, почему гондорец вызвал меня столь официально, настораживала, а уж стоило увидеть его напряжённое от негодования лицо и стоявшего у высокого окна Эйомера, как ноги и вовсе подкосились от недобрых предчувствий. Это не укрылось от глаз Ранары, которая, усадив меня на диван, поспешила покинуть помещение.
— Лютиэнь, — хмурясь, обратился ко мне Боромир после того, как намеренно выдержал вызывающую неловкость паузу. — Несколько минут назад Сенешаль просил у меня твоей руки. Я, разумеется, уже отказал ему, так как в силу его вспыльчивого характера и в свете последних событий не считаю его подходящим для тебя женихом, но поскольку возник спор, полагаю, нужно услышать и твоё мнение.
Растерянно моргнув, я перевела взгляд с одного на другого, отчётливо понимая по их разгневанным лицам, что слова о вспыльчивости и споре являются вопиющим преуменьшением произошедшей ссоры. И что, обязательно меня в неё втягивать? Самим договориться нельзя? Речь, конечно, о моём будущем, но если не кривить душой, то я сама ещё не решила, чего хочу. Остаться здесь, в Минас-Тирите, без Эйомера страшно, выйти за него замуж ещё страшнее, потому что так и не уверена, что смогу стать такой женой, которую он хочет видеть рядом с собой, и терпеть и дальше пренебрежение к моим чувствам и мнению, с которыми он, похоже, никогда считаться не будет. А быть вечными возлюбленными, не принеся брачных клятв, в Арде увы, невозможно — не те нравы и обычаи царят в здешнем обществе.
— Лучик мой, я не забыл, что обещал уладить всё без твоего участия, — произнёс после вновь затянувшегося молчания Эйомер, устремив на меня спокойный, требовательный взгляд. — Но в силу того, что возникло слишком много разногласий, ты должна подтвердить своему опекуну, что хочешь стать моей женой.
Поперхнувшись воздухом от допущенной рохирримом фамильярности и того, как, реагируя на это, поднялся из-за стола взбешённый пуще прежнего Боромир, я и слова не смогла из себя выдавить, только прижала к груди ладонь, испугавшись, что едва сросшиеся рёбра сейчас снова треснут от того, как неистово заколотилось взволнованное сердце.
Хочу стать женой?
Я?
Да это мой самый страшный страх, а не желание… честное слово…
Но что можно сказать под воздействием родных серых глаз и боязнью потерять любимого навек?
— Лютиэнь, ты вправе прямо сейчас ответить отказом, и клянусь, никто не принудит тебя к свадьбе, — по тону опекуна я тут же поняла, что он на дыбы встанет, но не даст согласия на брак Эйомеру, и моё мнение тут никакого значение не имеет, даже если я сейчас скажу, что хочу под венец, он сто раз сделает вид, что не расслышал ни слова. — Только мне теперь решать твою судьбу. Поверь, девочка, я смогу оградить тебя от любого зла.
— Единственное зло, которое сейчас происходит, творишь ты сам, — вспылил Эйомер, который не хуже меня понял, что гондорец уже принял решение и не отступится от него ни на шаг. — Не ты, никто другой не может мне запретить жениться на Лютиэнь. Я в своём праве.
— Нет у тебя никаких прав, о которых бы я не знал, — вкрадчивый тон Боромира не предвещал ничего хорошего, как и выдвинутый вперёд квадратный подбородок. — Моё решение окончательное, и на этом разговор окончен. Желаю доброго пути и не смею больше задерживать перед сборами в дорогу.
— Никто не может разлучить нас, — помрачнев, любимый вновь взглянул на меня, словно просил прощения перед тем как ударить. — По сути, Лютиэнь уже является моей женой, и мне не требуется чьё-либо согласие для проведения свадебной церемонии, я лишь пытаюсь соблюсти правила приличия и не быть дикарём, которым меня здесь считают.
Остолбенев от такого заявления, чувствуя, как душа уходит куда-то в пятки, я испуганно опустила глаза, не смея ответить на потрясённый взгляд обернувшегося ко мне опекуна. Интересно, Эйомер что, задался целью опозорить меня окончательно и бесповоротно? Может ещё и простыню с пятнами крови продемонстрирует? Варвар! Самый настоящий варвар, на всё пойдёт, чтобы добиться своего! Ощущая, как от отчаяния и стыда к щекам приливает кровь, я не знала, что делать: бежать без оглядки или устроить грандиозную истерику, подобной которой эти двое ещё не видели.
— Чтобы делать такое скандальное заявление нужны доказательства, — наконец процедил гондорец, обдумав всё услышанное. — Полагаю, у тебя их нет?
О, Боже! И ему простыню подавай?! Опоздали, я её давно постирала, а мыло в Эдорасе очень даже хорошее, любые пятна отъедает.
— Лютиэнь? — позвал Эйомер, заставив этим лишь сильнее вжаться в мягкую спинку дивана. Издевается, что ли? Или действительно ждёт, что я буду рассказывать о том, что между нами в спальне происходило?
И тут я узнала, что смутиться можно ещё сильнее, и поняла, что непременно хлопнусь в обморок, если появится ещё хоть один сюрприз, подобный двухметровому, изящному, как пантера, братцу Боромира, преспокойно появившемуся из дверей, ведущих в комнату с террасы, которые из-за тёмно-зелёной портьеры казались закрытыми. Неужели подслушивал?
— Полагаю, брат, чтобы не сказал сейчас Эйомер, ты подвергнешь это сомнению, но между тем, надеюсь, что моё слово ещё считается надёжным? — остановившись у камина, Фарамир как хороший актёр в плохом спектакле развёл руки, извиняясь за своё появление и вторжение в столь трудный разговор. — Скажу сразу: секрет, о котором мне стало известно совершенно случайно, казался ключом к тому, чтобы освободить Лотириэль от нежелательной помолвки, но, похоже, он и сейчас пригодится.