— То была одна из самых холодных и голодных зим для нашего народа, её назвали Долгой. Снег, укутавший землю белым покрывалом, выпал ещё в ноябре и не сходил до конца марта. Еды и дров было слишком мало, чтобы прокормиться и согреться, что принесло много страданий и смертей. Не счесть воинов, которые погибли во время осады, среди них были и Конунг с сыном. Когда же пришла помощь из Гондора, который вел в то время кровопролитную борьбу с пиратами, вастаки и дунлендинги отступили, но долгожданная победа не принесла радости —слишком большой ценой она досталась.
— А кто же стал новым Королём? — зевнув, обнимая подушку, спросил сын, когда я ласково провела пальцами по его разметавшимся светлым волосом. — Ведь у Хельма было всего два сына, и старший, Хелет, погиб ещё раньше при битве за Эдорас.
— У Хельма Молоторукого была сестра Хильд, её сын Фреалф и наследовал престол эйорлингов.
— Как папа?
— Да, родной.
— А дракон? Он и дальше защищал пограничные земли Марки?
— Не так долго, как хотелось бы, — улыбнувшись, я поудобнее устроила уснувшую прямо на моих коленях Эймири и снова взглянула на Эйдореда, который был так похож на своего отца, что казался его точной маленькой копией. — Дракон был ещё молод и не искушён тягой к золоту, потому за совершённые благие дела и светлый нрав ему было позволено улететь в Валинор.
Недоверчиво скосившись на меня, он всё же промолчал, не высказав своих сомнений в том, что таинственным Валар за какой-то нуждой понадобился бесхозный в Арде ящер, и вместо этого попросил в сотый раз рассказать историю о Беорнингах — людях, которые умели оборачиваться огромными медведям, но уснул раньше, чем давняя история подошла к середине. Эти минуты покоя я любила больше всего: было невероятно отрадно наблюдать за безмятежно спящими, уставшими от дневных забав детьми. Вот так рядом с ними можно провести не один час, но сегодня такой возможности, разумеется, не было.
— Значит, дракон? — забравший у меня дочь Эйомер направился к дверям, и не оставалось больше ничего иного, как, укрыв Эйдореда, последовать вслед за ним в освещённый лишь двумя факелами коридор.
Спальня малышки находилась также на втором этаже в бывших покоях Эйовин, по ночам в ней всегда горела свеча, постель была уже расстелена. Наблюдая за тем, как муж укладывает дочь спать, как нежно касается губами её лобика и оправляет мягкое покрывало, я невольно улыбнулась: как же он трясся надо мной, когда я носила наших детей, и как сильно любит их теперь, хотя категорически против того, чтобы в Медусельде родился ещё один эйорлинг. Знаю, Эйомер боится, что беременность и роды — слишком большая нагрузка для меня, накручивает себя, воображая, что я — стеклянный ёлочный шар, который только тронь — разлетится на сотни сверкающих серебром осколков. Уже не упомнить, кто его надоумил попытаться организовать мне постельный режим, едва округлился живот во время первой беременности, или может он сам до этого дошёл, но отговорить его от подобной абсурдной идеи было очень трудно. Помогли только слёзы. Эйомер всегда боялся моих слёз, как огня, но это женское оружие нужно оставлять на крайний случай, а сейчас лучше невинно улыбаться, игнорировать прожигающий насквозь подозрительный взгляд рохиррима и ретироваться в нашу с ним спальню, пока сам в неё за локоть не потащил. Это он может, но не устраивать же семейные сцены перед обходящими коридоры караульными и спешащими покончить со своими повседневными заботами слугами. И так по Эдорасу давно ходят сплетни о том, что нынешний Конунг пылает к своей жене такой страстью, что по ночам в Медусельде уснуть невозможно. Безбожное преувеличение, конечно, но иногда становится неловко под пристальными взглядами вельмож, так что лучше не давать лишних поводов для пересудов.
Торопливо пересекая коридор по направлению к нашей комнате, я в который раз пожалела о том, что решилась на сегодняшнюю поездку к речке: ведь знала же, что Эйомер скоро вернётся, да и голубя сизого во сне под утро видела, а он мне всегда снится, когда муж домой торопится. Наверное, и впрямь всё ещё детство в мягком месте играет, по-другому это не назовешь, и этому же мягкому месту неминуемо придётся расплачиваться за свои причуды. Впрочем, а когда было иначе? В тщательно пестуемом мужчинами Арды патриархальном мире мне отведено место птички в золотой клетке Медусельда, и, кажется, сейчас начнут ощипывать перья.
Потом зажарят и съедят.
С потрохами.
Жить хочу!
Черти подерите всех Валар вместе с Единым, да у моей Талы свободы больше, чем у меня!
Бросив через плечо взгляд на многообещающе нахмурившего брови мужа, каждый шаг которого был в два раза шире моего собственного, я всё же исхитрилась первая достичь заветного порога и, прихватив лежащий на сундуке свёрток, юркнула в купальню. Конечно, лёгкая кленовая дверь и щеколда недолго выдержат натиск рохиррима, настойчивый стук которого кажется гулким, как набат, и всё же успеть можно. Когда через пару минут терпение моего благоверного иссякло настолько, что несчастная дверь едва не слетела с петель, накинув на голые плечи свежую простыню, я медленно отодвинула задвижку и чинно вышла из своего кратковременного ненадёжного убежища. Сейчас главное глаза в пол и вид самый бесхитростный принять. Авось пронесёт?
Ага, сейчас.
— Твои?
Навострив уши, до того подозрительно вкрадчивым показался голос Эйомера, я взглянула на его протянутую раскрытую ладонь и тут же, не веря своим глазам, сочла за лучшее зажмуриться.
— Ну так как?
— О, мой господин, ты нашёл их! — ловким движением подцепив свои заколки с бирюзой, я сжала их в кулачке и, отступив на пару шагов, постаралась изобразить на лице самый что ни на есть настоящий детский восторг. — А я-то уж извелась, две недели их ищу — никак найти не могу. Боялась, что отругаешь за то, что потеряла твой подарок!
— Лютиэнь, свет очей моих, — да уж, улыбаться во все зубы Эйомер тоже мастер — чеширский кот и тот обзавидуется, а у меня от такого захватывающего зрелища мурашки по спине ползут. — Когда я десять дней назад уезжал, они были вплетены в твои косы.
— Разве? — ну и память, мне бы такую. Я вот весной запамятовала, куда семена фиалок положила, так до сих пор не нашла, или же Эймири из них тайком еду своей кукле состряпала… — Каждый час разлуки с тобой, как год, мне казалось, это давно случилось. Значит десять дней прошло, говоришь?
— Неужели забыла? — приблизившись почти вплотную, он намотал на пальцы один из моих растрёпанных локонов, чтобы притянуть ещё ближе к себе. — Я ведь сам их заколол.
— Да, кажется припоминаю, — встретившись с его стальным взглядом, я невольно сглотнула. Разве можно забыть, как восхитительно он ласкал меня в ту ночь до самого утра, а потом так бережно расчёсывал и заплетал. Поневоле станешь покорной. На время. Вообще, все поступки мужа, само его поведение напоминали слова одной песенки, которая, как теперь казалось, осталась за гранью прошлой жизни: «Я прошу о малом. Просто позволь управлять тобой, и у тебя будет все, что пожелаешь. Просто бойся меня, люби меня, делай все, что я скажу, и я буду твоим рабом.» Да, именно так. Только я то подчинялась его воле, то перечила, и это, кажется, лишь больше заводило Эйомера. — Значит, они потерялись позже.