— Иногда мне кажется, что я тебя гораздо старше! Ты ведешь себя, как влюбленный юноша!
— А ты бы предпочла, чтобы я вел себя, как дядя Ингрид?
— О нет! Надеюсь, что ты будешь примерным старичком. По крайней мере, настолько, чтобы твоей родне не пришлось постоянно разыскивать для тебя новых девиц.
— Ты — единственная девица, которая мне нужна!
— Да! Раз уж мы вспомнили про Ингрид. Я разговаривала недавно с Эмили Брук, она говорит, будто читала в какой-то газете, что ты собираешься продюсировать новый спектакль Колфилда. Я ей сразу сказала, что это просто глупость.
— Гм. — Эдам был явно смущен. — Я как раз сегодня собирался поговорить с тобой об этом.
— Я слушаю тебя, и, заметь, очень внимательно. — Дайан чувствовала, что начинает сердиться.
— Ты должна меня понять. Недавно Итен позвонил и просто слезно умолял стать продюсером его постановки пьесы молодого американского автора Джорджа Эпсона. Ты должна была про него слышать.
— Можешь не смотреть на меня честным взглядом. Я никогда не слышала об этом авторе, поэтому не могу знать, насколько хороша его пьеса.
— Так вот, Итен сказал, что согласен на все мои условия, что играть будут действительно замечательные актеры, что он простился со Сью. И я подумал, что мы могли бы вернуться в Нью-Йорк. Ты бы, конечно, играла главную роль. Итен, когда не мается дурью, очень хорош как режиссер. Я думаю, спектакль получится просто замечательным.
— Эдам, позволь еще один вопрос.
— Для тебя — все, что угодно! — Он чувствовал, что Дайан начинает закипать, поэтому пытался как-то снять напряжение.
— Как давно звонил тебе Итен?
— Три недели назад.
— Когда ты согласился?
— Через три дня он перезвонил.
— Ты давал интервью, о котором мне говорила Эмили?
— Да.
— А сказать мне сразу же нельзя было?
— Понимаешь, я не знал, как ты к этому отнесешься.
— Ты думаешь, что три недели могут что-то изменить?
— Нет. Да. Дайан, я боялся разрушить то, что между нами возникло! Но я не мог отказать Итену. Все же мы с ним столько лет работаем вместе. Я даже могу назвать его своим другом…
— Тебя уже не волнует, что твой друг собирался подложить меня под тебя, лишь бы его любовница играла Офелию?
— Дайан, пойми, прошло время. Мы теперь вместе, ты любишь меня. Потом, ты бы никогда не сделала этого. Дайан, милая, я хочу вернуться в Америку. Я здесь чужой. Ты конечно же останешься, если захочешь. Я понимаю, что не имею права требовать, чтобы ты ехала со мной.
— Почему ты не хочешь остаться в Лондоне?
— Потому что я здесь чужой. Я не понимаю этих людей, а они не понимают меня. Мы думаем по-разному! Ты ведь тоже хотела бы вернуться. И вот теперь у нас есть шанс. Тем более что спектакль должен получиться.
— Эдам, ты мог хотя бы посоветоваться со мной.
— Я хотел, но боялся. Я, наверное, дурак.
— Не наверное, а точно, — сердито сказала Дайан. — Из-за тебя я уже так долго морочу головы многим замечательным людям, которые хотели бы видеть меня в своих театрах. Когда ты хотел ехать?
— Так ты поедешь со мной!
— Если ты думаешь, что я могу теперь тебя бросить, ты глубоко ошибаешься. Я ведь люблю тебя, Эдам, и это не просто слова. Но только я тебя прошу: если теперь будут возникать проблемы, касающиеся нас обоих, давай решать их вместе.
— Прости меня, Дайан. Я не заслуживаю твоей любви.
— А вот это не тебе решать, а мне. А прощение заслужить довольно просто. Ты даже знаешь как. — Она улыбнулась Эдаму.
— Клубничное мороженое?
— Именно! Да, и я ни на что не соглашусь, пока не прочитаю пьесу этого Джорджа Эпсона.
13
За то время, что они летели через Атлантику, Дайан успела о многом подумать и многое понять. Еще до отлета из Лондона она пыталась разобраться, почему так легко согласилась вернуться в Нью-Йорк. Ведь сам факт, что Эдам может вновь начать работать с Итеном Колфилдом после всего, что тот сделал, казался Дайан ужасным. Она до сих пор, хотя прошел уже почти год, не могла забыть той кошмарной сцены в кабинете Колфилда, когда он заявил, что давно спит с Сюзанной и Дайан ему нужна только как подстилка для заупрямившегося Эдама.
Она понемногу начинала понимать человека, которому подарила свою жизнь и любовь, человека, который должен был сделать ее счастливой. Эдам легко мог простить друга, обидевшего или оскорбившего его, только во имя дружбы, которая, как он думал, когда-то существовала между ними. Он легко забывал обиды и никогда не обращал внимания на досадные промахи окружающих его людей.
Дайан чувствовала, что Эдам не совсем понимал, что значил для нее Итен. Она знала, что по-настоящему любила своего режиссера. И если бы он не так жестоко обошелся с ней, быть может, любовь к нему все еще была бы жива в ее душе. Дайан могла бы простить ему даже то, что он ее не любил. Но она не простила Итену измену и предательство.