Когда я достигаю ее груди, она стонет.
Я отстраняюсь от Тори и сажусь на колени. Ее веки все еще опухшие и заплаканные, и на щеках видны следы слез. Растрепанные белокурые волосы обрамляют лицо, делая ее похожей на сломленного ангела без рая — потерянного и одинокого.
Я нашел тебя, детка.
Ты больше не одна.
Ее грудь вздымается, и Тори смотрит на меня со смесью страха и надежды. Она боится снова чувствовать, и все же жаждет этого больше, чем следующего вздоха.
Я излечу ее.
Я заполню зияющую пустоту в ее душе своей душой.
Она снова сможет чувствовать. Я уж постараюсь.
Не отводя взгляда от ее кристально голубых глаз, хватаюсь за ее трусики и стягиваю их вниз по бёдрам. Ее глаза расширяются, и Тори прикусывает губу, но не останавливает меня.
Это происходит.
Трусики скользят по ее коленям, и она вытаскивает ноги из них, широко раздвигая их и обнажая передо мной свою гладкую киску. Откинув трусики на пол, я поднимаю футболку по ее животу и груди. Она забирает ее из моих рук и стаскивает с себя через голову.
Тори лежит обнаженная передо мной.
Я хочу ее. Ее тело и душу.
Желаю заполучить ее целиком и полностью.
Наполнить ее своей силой.
Я снимаю с себя боксеры, освобождая набухший член. Взгляд Тори скользит вниз, и она с опаской смотрит на него. Она не занималась любовью со смерти своего мужа, и я уверен, что она боится быть растянутой и заполненной снова. Страх отражается на ее лице.
Я никогда не обижу ее.
Нависая над ней, я высвобождаюсь из боксеров полностью не в силах сдержать стон, когда мы соприкасаемся кожа к коже. Между нами возникает напряжение, и ее губы приоткрываются, желая поцелуя. Я наклоняюсь и овладеваю ее губами. Этот поцелуй соединяет наши души. С каждым движением языка и каждым разделенным вдохом мы передаем друг другу свои страхи и тревоги. И вместе мы подавляем их.
— Займись со мной любовью, Чейз.
Ее слова — песня для моих ушей, согревающая каждую частичку моего тела. Мой член, зажатый между нами, пульсирует, стремясь исполнить ее желание.
— Я сделаю тебя счастливой, — клянусь я и целую ее.
Требовательный стон вырывается из ее груди, сводя на нет мою выдержку. Схватив рукой свой член, я провожу им вдоль ее влажной киски. Медленно вхожу в нее, дюйм за дюймом, тело Тори растягивается, чтобы принять меня.
— Чейз, — стонет она.
Погрузившись в ее тугое, горячее тело, я трусь носом о ее нос.
— Ты чувствуешь, как идеально мы друг другу подходим?
Она кивает и ахает, когда я начинаю медленно двигаться. Внезапно до меня доходит, что я не надел презерватив.
— Детка, — стону я, продолжая погружаться в нее, — я без презерватива.
Ее глаза расширяются, но она обхватывает мою задницу лодыжками, побуждая меня двигаться быстрее.
— Я на таблетках. Все нормально. Я хочу чувствовать тебя.
Я закрываю глаза и вхожу в нее жестче. Она становится все более влажной, и я понимаю, что она скоро кончит. Мне с ней так хорошо, я не смогу долго сдерживаться. Хотя дело не только в хорошем сексе. Наши души соединяются, и с каждой минутой наши сердца становятся ближе друг к другу. Моя сила исцеляет ее разбитое сердце, собирая осколок за осколком.
Просунув руку между нашими телами, я дотрагиваюсь средним пальцем до ее клитора, и она вскрикивает. Я ласкаю ее в унисон с каждым толчком и подавляю желание кончить тут же и без предупреждения.
Хочу, чтобы она кончила раньше меня.
Мне нужно, чтобы она испытала все, что я могу ей предложить.
— Тори, ты понятия не имеешь, что значишь для меня. Я никогда в жизни не хотел быть с кем-то так сильно. Ты — всё, о чем я мог мечтать, — яростно шепчу я. — Слышишь меня? Всё, что я искал, мать твою.
Она кивает, и на ее глаза снова наворачиваются слезы. Чувство вины искажает ее черты, и я качаю головой.
— Не чувствуй себя виноватой из-за того, что живешь, детка. Пришло время снова жить. Ты меня понимаешь? Сделай это для нее. Сделай это для него. — Я целую ее. — И сделай это для себя.
Она расслабляется в моих объятиях и закрывает глаза. Я наблюдаю, как она сосредотачивается на том, чтобы кончить, и в тот момент, когда Тори кричит в экстазе, я теряю контроль и изливаюсь внутри нее. Мой член пульсирует, и я наполняю ее идеальное тело доказательством своей потребности в ней.
— Всё, о чем мог мечтать, — напоминаю я у ее губ, затем снова целую ее.
Пока доказательство нашей любви вытекает из ее томного тела, я расслабляюсь и прижимаю ее к себе, стараясь не раздавить.
— Как ты себя чувствуешь?
Тихий смешок вибрирует в ее груди.
— Хорошо. На самом деле, хорошо.
Я приподнимаюсь и улыбаюсь ей.
— Всего лишь "хорошо"? Я надеялся на "умопомрачительно". "Офигенное блаженство". "Разрушена для любого другого мужчины". Но "хорошо"? Полагаю, мне нужно еще немного попрактиковаться.
Ее губы расплываются в самой прекрасной улыбке, и, если бы я только что не дал ей все, что мог, я бы снова занялся с ней любовью.
— Возможно, нам стоит попрактиковаться, — поддразнивает она.
Она рассеяно обводит контур ангелочка, навечно нарисованного над моим сердцем, и я не могу себя заставить рассказать ей о его значении, поэтому просто целую ее в лоб.
— Детка, обещаю, будем практиковаться до тех пор, пока не сможем ходить. А сейчас, идем в душ. На этот раз воспользуемся моим эффективным способом, приняв душ вместе, а затем поужинаем, чтобы у нас были силы на те практические занятия, что ты планируешь.
Выйдя из нее и сев на корточки, я восхищаюсь тем, как светится мой потерянный ангел. Она снова находит себя не без моей помощи. Я никогда не покину ее. Никогда.
— Что? — хмурясь, спрашивает Тори.
Я хватаю ее за руки и тяну вверх, чтобы она села.
— Ничего, — вру я.
Черт побери, она — всё для меня.
Тори недоверчиво приподнимает бровь.
— Ты совсем не умеешь врать.
Пожав плечами, я слезаю с кровати и поднимаю ее на ноги.
— Лучше, чем ужасный любовник.
— Тут еще можно поспорить, — смеется она.
— И кто теперь не умеет врать? — говорю я, пригнувшись и закинув ее через плечо.
Ее визг и хихиканье — музыка для моих ушей, пока я направляюсь в ванную.
Мать твою, она — всё, что я когда-либо желал.
— Просто попробуй, — ворчу я, вилка зависла в воздухе рядом с ее губами.
Она прищуривается, глядя на кальмаров, насаженных на вилку и облитых соусом.
— Я вижу его ноги. Зачем ты заставляешь меня съесть этого маленького кальмарчика?
Я закатываю глаза.
— Он зажарен во фритюре, детка. Перестань думать о нем, как о живом, и начни считать его едой. А теперь съешь его.
Мы сидим бок о бок в угловой кабинке и наслаждаемся легкой беседой о нашей работе и других простых вещах. Тихо и спокойно — настроение между нами теперь изменилось. Все стало другим. Проще. Идеальнее.
Она зажмуривается и открывает рот. Но, при приглушенном освещении, падающем на ее красивое лицо и накрашенные приоткрытые и ждущие губы, я решаю, что еда может подождать. Я со стуком бросаю вилку на тарелку. Скольжу рукой по ее щеке к шее, притягиваю к себе и прижимаюсь губами к ее губам. На вкус она как вино, которое мы пьем — сладкая и охрененно вкусная.
Она стонет мне в губы, когда я целую ее. Я скольжу ладонью по ее шее вниз к груди и продолжаю свое путешествие дальше, пока не касаюсь ее обнаженного бедра.
— Теперь, когда ты моя, — бормочу я, посасывая и прикусывая ее нижнюю губу, — я никогда не смогу насытиться тобой. Я планирую в ближайшее время снова овладеть твоей сладкой киской.
Не заботясь о том, что кто-то может нас видеть, я просовываю руку ей под юбку и дразню ее через трусики. Она всхлипывает и извивается, когда я прикасаюсь к ней
— Ты позволишь мне поласкать тебя пальцем прямо…