Наши сердца слились воедино навсегда.
Остаток своих лет я собираюсь провести с этой женщиной.
Буду защищать её ценой своей жизни и лелеять её сердце.
Я подарю ей детей или щенков, или чертову ферму альпака, если она захочет.
Всё, что она захочет, я дам ей это.
Включая моё сердце и душу.
И уж точно мою фамилию.
— Блин, как же холодно, — жалуется Тори, когда мы заходим в дом с красками в руках.
Приближается Рождество, и сегодня до жути холодный воскресный день, прошло семь месяцев после нашего примирения. Я никогда не был так счастлив, как с этой женщиной, которая засыпает каждую ночь и просыпается каждое утро в моих объятиях.
— Я же предложил согреть тебя в машине, — смеюсь.
Тори ставит банку с краской на пол гостиной.
— Ты сказал, что я могу сделать тебе минет на стоянке у магазина стройматериалов!
Я покатываюсь со смеху и помогаю ей снять пальто.
— Я всегда забочусь о тебе. Ты прекрасно это знаешь.
— Как позаботился обо мне, когда удрал от меня на счёт два, а не три, оставив меня в цветочном магазине, чтобы первым добежать до машины? — усмехается Тори. — Уж поверь, я всё потом рассказала Бену и Саре. Ты, заядлый обманщик.
Было так мило наблюдать, как она сидит между их могилами и жалуется на меня, как будто они могут слышать. По правде говоря, я надеялся, что где-то там они слышали её. Я знаю, Бен был бы счастлив, что Тори снова нашла свою любовь.
— К твоему сведению, я подождал до трех. — Улыбаюсь и пожимаю плечами. — И я предложил тебе сесть за руль, но твои коротенькие ножки просто не смогли перегнать зверя. Так что я выиграл, вне всякого сомнения.
— Зверь, а? Скорее нытик, который не может пережить, когда на улице ноль градусов, — поддразнивает Тори.
Усмехаясь, я снимаю куртку и смотрю на стену.
Она идеальна.
Тори позаботилась об этом. Как только она поняла, какой цвет я пытался подобрать, то попросила у своей матери фотографию Сары, сделанную в тот роковой день. Раньше Тори было тяжело смотреть... видеть их фотографии со дня их смерти. Но сейчас важнейшим элементом нашей желтой стены является огромное, увеличенное фото Сары в красивом платьице, дующей на одуванчик.
Мы даже заказали специальную виниловую фразу, которая тянется через всю стену над её снимком.
«Она танцует с ангелами».
— Готова красить? — спрашиваю, отводя взгляд от нашей стены.
Тори пожимает плечами.
— Наверное. Это какой уже раз? Тринадцатый? Боже, Чейз, да у тебя проблемы.
— Восьмой, а не тринадцатый. Это не тот оттенок, и ты это знаешь.
Хватаю ведро с краской и неторопливо иду в нашу комнату, где мебель уже отодвинута от дальней стены. Оказавшись в комнате, ставлю краску на пол и смотрю на стену.
— Я смотрю на них каждый божий день, милый, — бурчит Тори. — Это правильный оттенок. Ты просто помешан на красках. Может, тебе стоит оставить преподавание в колледже и стать художником.
Качая головой, подхожу к Тори и обхватываю её щеки руками, чтобы заглянуть в глаза. Цвет карибской морской воды на границе с темными глубинами океана. Это цвет её глаз — вечно ускользающий оттенок, который, кажется, мы никак не можем подобрать.
Но, может, сегодня нам повезет. Мы пробуем цвет под названием «Водолей». Хотя этот оттенок кажется близким, боюсь, ничто и никогда не сравнится с непревзойденной красотой её глаз.
— Не, мне нравится мой график. Какая другая работа позволит мне зависать в твоем офисе по вторникам и четвергам? — смеюсь я.
Тори закатывает глаза.
— Чейз, серьезно, тебе пора прекратить торчать в моем офисе в эти дни. Стейси считает, что это время для веселья, и клянусь богом, она гордится тем, что собирает нам одинаковые обеды в эти дни. Ты отвлекаешь моего помощника, и вы, два идиота, всё время смеетесь надо мной. Меня это жутко бесит.
— Тебе это нравится, — улыбаюсь я, щекоча её. — Даже Гленда сказала мне об этом вчера.
— Вот чума! А я считала её своей подругой! — ахает Тори.
— Я, дорогая, подвергался пыткам этим её ужасным печеньем, в то время как тебе каждый раз удавалось соскочить благодаря какой-то выдуманной диете, на которой ты типа сидишь. Начни есть эту её жуткую выпечку, и, может, она начнет хранить твои секреты.
Тори упирает руки в бока, пытаясь сердито смотреть на меня, безуспешно, смею добавить, и я решаю, что она выглядела бы намного симпатичнее голой. Не обращая внимания на её притворный гнев, начинаю раздевать Тори, стаскивая с неё свитер. В тот момент, когда мне удается снять с неё лифчик, она уже больше не злится, и остальная наша одежда исчезает за считанные секунды.
Не успевает Тори забраться на кровать и лечь на спину, как я следую за ней и прижимаюсь губами к её шее. Её стон — моя погибель, и мой член болезненно прижимается к ее животу, пока я поклоняюсь ей своим языком.
— Чейз, сейчас, — умоляет Тори, извиваясь подо мной.
Ей не приходится долго ждать, и вскоре я толкаюсь в её тугое горячее тело.
— Я люблю тебя. — затаив дыхание, шепчет она.
Целую её, медленно и уверенно занимаясь с ней любовью и наслаждаясь ощущением соединения с Тори. Когда она стонет от удовольствия, я смотрю в её прекрасные голубые глаза.
— Я люблю тебя. И всегда буду любить, детка. Всю свою жизнь, черт подери.
Несчастный случай
Бен
Сердце бешено колотится в груди, когда моя теща выкрикивает имя моей жены. Но не могу сейчас на этом сосредоточится. Я должен добраться до нее... до моей малышки.
— Виктория!
Сара резко вскидывает голову, ища свою мать, и вырывается из моей хватки. Она маленькая, но шустрая малышка. Знаю, мне нужно поднять её на руки, пока она не выскочила на дорогу еще дальше.
Всё вокруг меня расплывается. Гудки машин. Визг шин. Моя кричащая жена.
Игнорирую всё это и сосредотачиваюсь на Саре-Медвежонке. Я уже близко к ней и, хватая её, поднимаю на руки, в безопасность моих объятий. Её сладкий аромат обволакивает меня, и я крепко прижимаю дочку к своей груди.
— Ты напугала папочку, — бормочу ей в волосы, направляясь прямиком к концу дороги подальше от приближающихся машин.
— Папа, — лепечет Сара и извивается у меня на руках.
Мне нужно убраться с дороги, но как только пересекаю разделительную полосу в центре шоссе, неподалеку раздается автомобильный гудок, заставляя меня вздрогнуть. Движение настолько интенсивное, что я не могу отступить, но и стоять посреди гребаной дороги тоже небезопасно.
Мне придется выбрать направление и помчаться отсюда со всех ног.
В нашу сторону направляется внедорожник, но если поспешу и проскочу через его полосу на другую, то успею. Бросившись вперед с теперь уже плачущей Сарой на руках, я охаю, когда за моей спиной раздается свист воздуха. Я едва успел проскочить перед внедорожником, который объехал нас в последний момент.
А вот водитель грузовика позади внедорожника не замечает нас, пока не становится слишком поздно.
Время останавливается, и я вижу через стекло застывшее от ужаса лицо водителя, рывок руля и слышу визг шин.
Разворачиваюсь спиной к грузовику в попытке защитить своего ребенка и целую её голову.
— Я люблю тебя, Сара-Медвежонок.
А затем — полная темнота.
Боль.
Растерянность.
Замешательство.
Но вскоре мои тревоги исчезают в ослепляющем белом свете и тепле.
Ясность.
Красота.
Звонкий смех Сары.
Перед глазами мелькают воспоминания о Виктории: наш первый поцелуй, первое занятие любовью, день нашей свадьбы, как она держит на руках нашу дочурку, её самые голубые на свете глаза.
И любовь. Так много любви.
— Однажды ты снова увидишь её, — сильный, громоподобный голос успокаивает мою душу.