– Согласно рекомендациям первого доктора ему давали слабительное, – добавила Ли, – но это лечение не возымело действия, только ослабило мальчика еще больше, чем лихорадка, которую должно было побороть.
Доктор кивнул:
– Малярийная лихорадка, судя по всему. Ее даже самые опытные доктора часто принимают за обычный грипп, поскольку между приступами пациент, кажется, прекрасно себя чувствует.
Ли обняла миссис Бристолл за плечи. Миссис Бристолл места себе не находила, виня себя за то, что не поняла раньше всю серьезность положения.
– Невозможно сказать наверняка до тех пор, пока перерывы между приступами не становятся более четкими, – продолжал доктор, – более предсказуемыми. И даже тогда только время и реакция на лечение помогут увидеть полную картину. Не будете ли вы так любезны провести меня к пациенту?
– Конечно. – Ли указала в сторону кладовой.
В доме было неестественно тихо, лишь миссис Бристолл поднялась по лестнице, чтобы уложить остальных детей в кровать.
Пока доктор ощупывал живот Томми, Ли гладила лоб мальчика. Он был прохладным, без признаков изнуряющей лихорадки, забирающей волю бороться за жизнь. Через несколько часов, если не наступит облегчение, Томми весь взмокнет от пота и будет трястись так, словно лежит на ложе из снега.
– Мне понадобится теплая вода, – наконец сказал доктор. Ли взяла с полки тазик и поспешила на кухню, чтобы наполнить его.
Доктор снял очки и протер их концами шейного платка.
– Ему надо сделать кровопускание, дабы удалить излишек жидкости из легких.
– Кровопускание? – Ли сжала ладонью горло. – Но он же такой слабый.
Доктор Эшкрофт мягко улыбнулся:
– Будь он моим собственным ребенком, я лечил бы его точно так же, ваша светлость. Как видите, его дыхание затруднено. Кровопускание сбалансирует количество жидкости и облегчит страдания. Хинная кора избавит от лихорадки. Ему потребуется несколько доз в течение следующих нескольких дней. Хотя, должен уведомить вас, это лекарство не дает гарантий и… оно очень дорогое.
– О цене можете не беспокоиться, – сказала Ли, присаживаясь на табуретку возле кровати.
Доктор вытащил три склянки из своего саквояжа. Насыпав ложку какого-то порошка в чашку, добавил две разные жидкости. Приподняв голову Томми рукой, влил эту смесь в рот мальчика.
– Ну вот, теперь не беспокойтесь, пока он не проснется. Хинный порошок горький, поэтому я примешал несколько капель опия, чтобы мальчика не вырвало.
Ли прикрыла глаза.
– Как мы узнаем, помогает это или нет?
– Если он останется прохладным, когда наступит время следующего приступа лихорадки, значит, все в порядке. – Доктор сделал крошечный надрез между двумя костяшками пальцев левой руки мальчика и окунул руку в тазик, чтобы смыть кровь.
Ли взяла правую руку Томми в свою. Ладошка была такой маленькой, такой безжизненной, что глаза Ли заволокло слезами. Она уговаривала себя не привязываться слишком сильно. Шансы, что кто-то из этих детишек проживет год, самое большее два, никогда не были особенно велики. Правда, теперь, когда дети живут под крышей миссис Бристолл, шансон больше, но все равно они не слишком велики. Когда дети попали сюда, то были недокормленными, слабенькими, чахлыми. Надломленные стебельки, которым едва ли когда-либо суждено расцвести.
Ли старалась не думать о ребенке сестры, но, едва выпущенные на волю, мысли нескончаемо кружили в голове. Накормлен ли он? Одет ли? Держит ли его кто-нибудь за руку, когда его кровь наполняет тазик? Накрывает ли одеялами? Гладит ли лобик? Она закрыла глаза, когда комната завертелась вокруг. Кто-то позвал Ли по имени. Голос похож на Ричарда, но этого не может быть. Он принадлежит другому миру, другому месту, где жизнь чиста и упорядочена, а маленькие дети не умирают от голода и заброшенности.
Сквозь шум в ушах Ли услышала отдаленный стук каблуков по деревянному полу и устремила взгляд на дверь. Это Ричард.
Он придвинул еще один табурет. В его черных глазах не было ни малейшего намека ни на прежний гнев, ни на презрение или отвращение к жалкой душе, съежившейся в маленькой кроватке. Ричард ничего не сказал, просто сел рядом и погладил Ли по руке.
Она повернула руку ладонью вверх, ища тепла его кожи, чтобы унять озноб в сердце. Ричард переплел ее пальцы со своими, и вот так, бок о бок, они сидели и ждали всю ночь.
Когда первые бледные лучи рассвета просочились серым светом через кухонное окно, доктор улыбнулся:
– Думаю, мы с уверенностью можем предположить, что мальчик теперь вне опасности.
Словно не поверив его словам, Ли пробежала пальцами по лбу Томми. Мальчик по-прежнему дышал, кожа не горела.
Ли спрятала лицо в ладонях. Мысли были странно отстраненными, какими-то разрозненными, как будто она двигала во сне. Она услышала, как заговорил Ричард, почувствовала, как его звучный голос задрожал у нее на коже, но не смогла разобрать слов.
Когда Ричард подхватил ее на руки, Ли обвила его за шею и прижалась к его твердой груди, впитывая в себя силу, которую он предлагал.
Ричард держал Ли на коленях всю кажущуюся бесконечной поездку по улицам, теплыми ладонями гладя спину, и бормотал на ухо мягкие, успокаивающие слова.
Когда они приехали домой, он отнес Ли в комнату, быстро снял с нее одежду, надел ночную рубашку и, взяв жену на руки, сел в кресло у окна.
Утреннее солнце припекало кожу, но все равно сильная дрожь сотрясала тело. Ли спрятала лицо у Ричарда на груди, ища его тепла, силы, безмолвного утешения. Он поцеловал жену в лоб, ее слезы пропитывали его рубашку.
Ли не знала, отчего плачет: от радости, что Томми еще жив, или от скорби о потерянной сестре, но, начав, уже не могла остановиться.
Когда же слезы наконец иссякли, сойдя на редкие всхлипы, ее охватил порыв спрятаться от стыда за свою несдержанность, но Ли наклонила голову и встретилась со взглядом Ричарда. Его полуночные глаза вглядывались в нее, их дымчатые глубины были полны таких чувств, о которых она не осмелилась задумываться в своем теперешнем состоянии.
Он угрюмо улыбнулся:
– Как ты себя чувствуешь?
– Примерно так же, как в тот день, когда ударилась о камень. – Она не узнала свой осипший голос.
Губы Ричарда дернулись, но улыбка не скрыла озабоченности в глазах.
– Смею сказать, сейчас ты выглядишь лучше, чем тогда. – Ритмичное биение его сердца успокаивало Ли.
– Поговори со мной.
Его глубокий голос рокотал в груди. Этот звук тоже был успокаивающим. Ли судорожно вздохнула.
– У меня есть сестра. Ее зовут Кэтрин. Она милая, добрал и красивая, и я не видела ее почти пять лет.
Ричард погладил ее по руке.
– Что с ней случилось?
– Обычная печальная история… – Горло сжалось. Боль, словно тиски, сдавила грудь. Ли закрыла глаза. – Какой-то негодяй соблазнил ее, пообещал ей любовь и верность, а потом бросил, когда Кэтрин забеременела. Отец выгнал ее из дома и запретил даже произносить ее имя.
Объятия Ричарда стали крепче, словно стальные обручи, чтобы защитить ее, пока она пробиралась сквозь боль прошлого и отцовское предательство. Ли разгладила ладонью его шейный платок, теперь безнадежно измятый.
– Я не знаю, где она. Не знаю, племянник у меня или племянница. И вообще, живы они или нет.
– Сколько тебе было в то время?
– Четырнадцать. – Она прижалась к его плечу, ища тепла, чтобы прогнать холод, просачивающийся под кожу. Чириканье птичек, гнездящихся в деревьях за окном, казалось несовместимым звуком с тем смятением, которое творилось у нес в душе. – Кэтрин было семнадцать. Я не понимаю, почему она ни разу не связалась со мной. Разве она не знала, что и буду беспокоиться? Что я люблю ее и никогда не стану осуждать или презирать? Я бы нашла какой-нибудь способ помочь ей, если б только знала, где она.