Это резко отрезвляет меня. Я должна держать себя в руках. Не должна позволить панике и страху завладеть своими чувствами, разумом. Я должна действовать хладнокровно, чётко. Спокойно, чтобы не ошибиться и спасти. Спасти его. Егора Свободина — лучшего гонщика страны.
Выдыхаю, сосредоточившись.
Поворачиваю голову в сторону коллеги, который пристально смотрит на меня, наверное, боится, что я упаду в обморок.
— Со мной всё хорошо. Мы можем приступать. Что с ним? — спокойно и твёрдо произношу, словно это не у меня минуту назад тряслись руки и всё плыло перед глазами.
— Попал в аварию на гоночном треке. Множество травм, как внешних, так и внутренних. Большая кровопотеря.
От голоса и слов завотделением и по совместительству главного хирурга меня начинает вновь трясти. Холодок пробегается по спине, а потом меня окутывает жаром. Я не могу понять, что со мной происходит и почему я вообще реагирую на этого мужчину и на известие об аварии вот так остро. Волнуюсь за него как ненормальная. Так нельзя. Это может мне помешать.
По сути, он мне совершенно чужой человек, с которым я поцеловалась чисто случайно. Но внутри что-то тянет, царапает. Я не могу спокойно реагировать на него, когда он лежит передо мной весь в царапинах и ссадинах.
— Хорошо, — киваю.
Когда приступаю к работе, я уже совершенно спокойна, сосредоточена. Усилием воли отбросила от себя все чувства, эмоции. Движения мои отточенные — я делала это уже много раз. Мой довольно малый опыт никогда не был моей слабой стороной: несмотря на то, что я всего три месяца ассистирую на операциях, я уже стала лучшей в хирургическом отделении.
Работа наша слаженная, чёткая. Ни одного промаха. Слежу за каждым движением Германа Витальевича, чтобы не пропустить ничего и вовремя подать тот или иной инструмент, или сделать так, как будет необходимо. Прийти на выручку.
Сердце будто остановилось: никаких эмоций, только долг. А вот само время течёт быстро, но ты не обращаешь на него никакого внимания. Всё остаётся за операционным блоком. Все разногласия, ссоры и недопонимания между нами, коллегами. Сейчас мы — один слаженный организм. И мозг вместе с главным хирургом подаёт нам импульс, что нужно делать, и мы тут же подчиняемся, выполняя все указания.
Потому что мы все сосредоточены на пострадавшем, чтобы помочь ему. Передо мной уже не человек, который мне помог, а пациент, которому теперь должна помочь я, хоть я и крохотный винтик во всей этой системе.
Я сейчас почти робот. Вся усталость, что накопилась за эти дни вместе сегодняшним дежурством, ушла на второй план. Наоборот, во мне как будто прибавилось силы. Словно я выпила эликсир бодрости и сейчас чувствую себя прекрасно как никогда.
Под конец бросаю взгляд на Егора Свободина, имя которого я теперь знаю. Короткий взгляд. Сердце пропускает удар, но я тут же беру себя в руки. Осталось совсем немного.
По лбу бежит струйка пота.
И вот всё заканчивается.
— Молодцы! Хорошо поработали, — звучит голос завотделением.
И только после этого я выдыхаю. Будто за всё время операции ни сделала ни одного вздоха. На меня тут же накатывает усталость. И ноги дрожат, желая вот-вот подкоситься. Прикрываю глаза.
Всё получилось. С ним всё будет хорошо.
Выхожу из оперблока, снимая с головы шапочку. Корни волос влажные от пота. На миг останавливаюсь, желая успокоить дыхание и сердцебиение. Поворачиваюсь, чтобы сквозь матовое стекло посмотреть на Егора Свободина.
Я вижу только его силуэт, но знаю, что он жив, что опасность миновала, и теперь нам всем нужно уповать на время, которое, как известно, лучший лекарь.
Без сил прислоняюсь к стене и закрываю глаза.
«Дыши, — умоляю я про себя, чувствуя, как из уголка глаза по скуле сползает слезинка, — живи! Пожалуйста, только живи!»
— Сонь, ты как? С тобой всё хорошо? — врывается в мои мысли голос. Открываю глаза и вижу Максима Давидовича, который пристально смотрит на меня.
— Да. Со мной всё хорошо, — голос хрипит от волнения и усталости, а ещё — от страха за жизнь Егора Свободина. Нахожу взглядом зава и спрашиваю то, что меня сейчас интересует больше всего: — Как он? С ним всё будет хорошо?
— Да, — кивает мужчина, не сводя с меня хмурого взгляда. — Пока побудет в реанимации, а завтра посмотрим на его состояние и, если всё будет хорошо, тогда переведём в обычную палату.