Проходя мимо Шестинского, услышала слова, что были адресованы мне:
— В обеденный перерыв зайдите ко мне в кабинет, Ярославская!
Глава 13
Соня
— Ярославская, ты что, мать твою, вытворяешь?! — рявкает Шестинский, стоит мне только зайти к нему в кабинет, прикрыв дверь, как он и приказывал, в обеденный перерыв.
Я застываю от мощи и ярости в его голосе, от взгляда, который направлен на меня: бешеный, злой, как у дикого зверя, который смотрит на свою добычу и хочет убить. Свернуть маленькому зайцу шею.
В этот момент мне впервые страшно находиться в одном помещении с этим мужчиной. Ранее никогда такого не чувствовала, потому что знала: как бы он ни относился ко мне, никогда не посмеет перейти черту. Но сейчас, видя, что таит его взгляд, я понимаю — он способен на всё.
Но несмотря на страх, вдруг сковавший всё моё тело и на время лишивший меня способности двигаться и говорить, я пытаюсь ничем не выдать, что напугана, стараюсь вести себя ровно, чтобы ещё сильнее не разозлить зава, который и так на пределе.
— Что, язык проглотила? — рявкает, кажется, ещё громче. — Ты забыла, кто здесь начальник? Почувствовала себя неприкасаемой? Возомнила, что тебе ничего не будет за то, что ты вытворяешь?
Сейчас он давит на меня своей адской энергетикой, мощью, пытаясь раздавить меня, как какого-то надоедливого комара, как насекомое, которое путается у него под ногами.
Но я прекрасно всё понимаю, что как раз-таки мне будет за мои слова, да и ещё с лихвой. Но почему-то в тот момент я не смогла прикусить свой язык. За что, в принципе, и поплачусь. Хоть бы только не уволил. Потому что без своей работы я просто не смогу жить. Работа — для меня жизнь.
Глубоко вздыхаю, чтобы привести своё быстро бьющееся сердце в норму и набрать в лёгкие больше воздуха, и выпаливаю:
— Простите, пожалуйста, Герман Витальевич.
Оправдываюсь сейчас, как маленькая нашкодившая девочка перед родителями. Но вот только я далеко не маленькая. Да и этот мужчина мне лишь начальник. Но по-другому я сейчас поступить просто не могу. Всё же он прав — он завотделением, а я лишь медсестра. Меня легко заменить. Незаменимых нет.
Шестинский сужает свои тёмные глаза, пристально смотря мне в лицо, и от этого ледяного взгляда веет таким холодом, что по коже моментально пробегают мурашки. Хочется поёжиться, но тогда будет ещё хуже, чем сейчас. Поэтому собираю в кулак всю силу воли и стою, не шевелясь.
— Ярославская, с тобой одни проблемы…
От шока в душе поднимается волна возмущения: я никогда не была проблемой для клиники, выполняла свои обязанности с удовольствием, и мои действия ни разу ещё не стали причиной проблем или вреда. Но я снова сдерживаюсь, чтобы ещё больше не усугубить конфликт между нами. Не стоит его провоцировать.
— Зачем вы заходили в палату к Свободину? Что вам там нужно было? — его голос до сих пор яростный и злой, но стал на несколько тонов тише. — Вы его не курируете. К вам он не имеет никакого отношения. Вы всего лишь ассистировали на операции. Так что вас связывает?
Завотделением хмурится, ожидая ответа на свой вопрос. И я ему скажу так, как есть на самом деле.
— Я зашла, всего лишь чтобы удостовериться в том, что с пострадавшим всё хорошо. Всё же он лучший гонщик страны.
Это была чистая правда, потому как я действительно заходила проверить, что с ним всё хорошо. И совершенно неважно, что при этом моё сердце отзывается на этого мужчину.
— Лично его не знаю, — правда. — Нас ничего с ним не связывает, — ложь. — Я как медсестра решила узнать, как его состояние, — правда-ложь.
Но всё это я говорила так чётко, ровно, что Шестинский мне просто не мог не поверить.
— Хорошо, — кивает. — Я вам поверю, но впредь приказываю вам к нему не заходить. Его курирует Дарья. Поэтому у вас нет повода заходить к нему в палату. Я ясно выразился?
— Да.
— Хорошо. Но за вашу выходку, а также за неуважительное отношение ко мне в присутствии пациента и персонала я назначаю вам к вашим двум дням работы ещё двое суток дежурства.
Я так и знала.
Когда шла сюда, я заранее чётко понимала, что меня ждёт наказание в виде дежурств. Хоть и не знала, в каком количестве. Но какое это имеет значение? Наказание есть наказание.
Нужно радовать хоть этому. Потому что два дня — это ничто по сравнению с недельным “проживанием” в больнице, как было месяцем ранее. Поэтому я должна радоваться и благодарить, что мне досталось лишь двое суток, а не, скажем, неделя без выходных.