Вот только я не из тех, кто пляшет под чужую дудку.
Я не хочу отсюда уходить. Я дорожу своей работой. Люблю. Поэтому будет лучше молчать в тряпочку, кивать, как болванчик, и делать так, как говорит начальство.
И пусть скажут, что я бесхребетная и это неправильно, но мне наплевать. Я люблю свою работу.
— Да, Герман Витальевич. Я вас поняла, — говорю, но смотрю в сторону, не желая сталкиваться с ним взглядом.
Внутри меня бушует шторм и хочется взорваться. Высказать всё этому козлу, который знает, насколько сильно я люблю свою работу — живу ей, — и манипулирует этим.
Так, Ярославская, успокойся. Вдох-выдох. Дыши. Просто не думай об этом, и всё.
— Я могу идти? — задаю вопрос, потому как зав отделением неотрывно смотрит на меня, проходя по мне своим хищным, сальным взглядом, от которого меня чуть ли не передёргивает.
Но я сдерживаю в себе это чувство. Не даю ему повод для очередной радости — видеть, как я бешусь.
Мне бы только побыстрее скрыться отсюда и желательно больше никогда не попадаться ему на глаза. Но, увы, этому не бывать. Он — зав отделением, и его работой довольно даже вышестоящее начальство. А я лишь медсестра. Ну и что, что лучшая в отделении.
— Да, Ярославская. Ты можешь быть свободна.
Я разворачиваюсь и, не сказав больше ни слова, делаю шаг к двери, чтобы наконец выйти из этой комнаты. Но его слова — едкие, с ухмылкой — догоняют меня прямо в спину.
— Не опаздывай, Ярославская. Иначе будешь дежурить до конца новогодних праздников.
Сжимаю зубы сильнее, чтобы не высказать ему пару ласковых. Молча выдыхаю и выхожу из кабинета.
Нужно всё же пойти домой и поспать. А ещё лучше поесть, потому как за эти дни сильно похудела, на мне даже джинсы висят. Хоть я и так худенькая, с фигурой, как говорят мне Светка с Маринкой. Даже по-дружески завидуют мне.
В сестринской я нахожу почти весь коллектив. Бросаю взгляд на настенные часы — девять часов. Все уже на работе.
Как только я захожу, скрипя дверью, разговоры смолкают, и все как по команде поворачиваются ко мне. Некоторые смотрят сочувственно — из-за чего я могу с точностью сказать, что Дашка всем растрепала, что меня к себе вызывал Шестинский. Значит, что-то от меня требовал. И как я понимаю, всем нужно знать, для чего и зачем.
Досадливо морщусь: почему люди не могут просто работать и не лезть не в своё дело? Но, как выяснилось, жизнь других намного интересней, нежели своя.
И ещё эти их жалостливые взгляды, обращённые на меня, когда я неделю почти без выходных и нормального отдыха — от них тошно становится. Не люблю я их жалость. Да вообще не люблю жалость в любом её проявлении. Тем более, если она направлена на меня.
— Чего замерли? — окликаю их. — Что-то случилось? — спрашиваю нарочито бодрым голосом и спокойно прохожу к столу, где стоит моя чашка с уже остывшим кофе.
Грустным взглядом смотрю на кружку. Эх, зря только перевела любимый продукт. Ну да ладно. Сделаю себе ещё. Быстро наливаю себе свежий кофе и поворачиваюсь к коллегам, которые до сих пор молчат, словно в рот воды набрали.
— Эй, народ, вы чего? — с улыбкой смотрю на них.
— Сонь, что опять от тебя хотел Шестинский? — начинает Ленка, держа в руках почти такую же кружку, как у меня, только другого цвета.
Закатываю глаза. Ну вот, а я так надеялась, что всех этих разговоров получится избежать.
В своё время мне многие советовали «не упускать свой шанс»: сходить с завом на свидание, присмотреться, а там глядишь — и поблажки на работе были бы, и график удобный, и дежурства лёгкие. Однажды даже кто-то обронил фразу: «Ну, переспите, что с тебя — убудет, что ли?»
Но я не такая. В конце концов, это мерзко — ради каких-то поблажек спать с тем, кто тебе неприятен.
Спать ради работы? Чтобы не вылететь?
Это низко. Я так не смогу. Не смогу чувствовать себя продажной во всех смыслах этого слова. Я знаю, что многие мечтают получить место в этой клинике, но я не смогу переступить через себя. Я профессионал своего дела, мне незачем крутить шашни с начальством, чтобы удержаться на работе.
Коллега подносит к губам кружку и отпивает из неё, но при этом не отрывает от меня взгляда.
— Лен, давай не будем, — устало ей отвечаю.
Мне совсем не хочется разговаривать на эту тему. Я до жути устала. У меня нет сил и желания говорить на тему зава и о его ко мне отношении, которое заметили все вокруг. Но кто-то с завистью смотрит на это — например, Карина, желающая прибрать его к своим ручкам. Кто-то с жалостью, как Дашка. Но вот Лена — с беспокойством.