Первое, что приходит мне на ум — это влезть в драку и остановить Егора, который не на шутку разозлился. Я чувствую неконтролируемую агрессию, исходящую от мужчины, который в этот момент похож на разъярённого дикого зверя.
Лицо зава в крови, она течёт из разбитого носа, пачкая его одежду и падая на пол. Под ногами дерущихся мужчин уже остаются кровавые разводы, а Свободин всё не останавливается, нанося Шестинскому один за другим мощные удары.
Но вот Герман Витальевич уворачивается и ощутимо бьёт гонщика в грудь кулаком, отчего тот делает несколько шагов назад. Егор мотает головой, но, как заведённый, снова заносит руку для следующего своего удара в сторону моего начальника.
Меня трясёт от развернувшейся картины, из глаз льются слёзы — я уже не могу сдерживаться.
В голове набатом стучит, что я должна разнять их. А с моих губ срываются судорожные всхлипы — у меня начинается истерика. Но всё, что меня сейчас волнует, — это Егор. Не хочу чтобы у него были проблемы потом. Из-за меня.
Поэтому немедля подлетаю к мужчинам, хватаю дрожащими пальцами Егора за руку, которую он уже занёс для нового удара, и повисаю на ней всем телом, пытаясь оттянуть его, при этом кричу, чтобы он остановился, прекратил всё это.
— Егор, пожалуйста, прекрати, — пытаюсь остановить его. — Егор! Не надо! — всхлипываю, и по щекам уже вовсю текут горькие слёзы, но я даже не смахиваю их.
— Егор, пожалуйста, родной мой, остановись! — продолжаю оттягивать его несмотря на то, что ноги меня уже почти не держат, и я вот-вот свалюсь на пол, залитый кровью начальника. — Очнись! Что же ты делаешь, дурачок?
Егор замирает, и я вместе с ним, а по лицу всё так же струятся слёзы. Поворачивает голову в мою сторону, и я в его глазах замечаю такую бурю эмоций, чувств, что они режут меня без ножа, разом захлёстывают, обдавая арктическим холодом.
Его глаза яростные, безумные, от которых мурашки пробегают по коже.
— Соня, отойди, — рычит разъярённым зверем и смотрит так, что мне хочется сквозь землю провалиться.
Я отшатываюсь от них, а Свободин берёт за грудки Шестинского, встряхивает его и чеканит каждое слово злым, твёрдым, жёстким голосом:
— Ещё хоть раз прикоснёшься к Соне или что-то ей сделаешь, и я вырву твои руки. Ты меня понял?!
— Я тебя не боюсь, Свободин, — шеф гнусавит из-за разбитого носа и пытается стряхнуть с себя руки разъярённого гонщика.
— А зря! — и Егор отбрасывает его. Шестинский еле удерживается на ногах, но не падает.
Егор поворачивается ко мне, делает шаг в мою сторону, а я замираю, следя за каждым его движением.
Подходит близко. Совсем близко. Ощущаю его ярость, гнев, которые он едва контролирует. Вся дрожу, но взгляда от него не отвожу. Боюсь ли я его? Не знаю.
Впервые, несмотря на то, что мы знакомы едва ли месяц, я вижу его таким яростным, безумным, когда внутри него клокочет гнев, направленный на другого человека. Со мной он со всем другой. Хоть и тот его выпад в мою сторону в темном помещении показывает, что он не такой простой, как кажется на первый взгляд. Но в той ситуации его можно было понять.
И все его слова, во всём он прав. Но по-другому я не могла поступить.
Что же будет сейчас, я не знаю.
Мгновение — и его руки обхватывают мое лицо, тянут вверх, чтобы я заглянула ему в глаза. Большими пальцами смахивает дорожки прозрачных слёз, которые до сих пор катятся. Но я не обращала на это никакого внимания. Всё моё внимание сосредоточенно только на одном Егоре.
Сейчас он — моя единственная вселенная.
— Чего ты ревёшь?! — его голос твёрдый, жёсткий, в нём до сих пор ощущаются все его эмоции, которые ему трудно держать в себе.
— Егор… — мой же голос тихий, почти не слышно слов.
— Об этом мы поговорим позже! — твёрдо, жёстко отчеканивает и, отстранившись от меня, хватает за мою ладонь и направляется к выходу, таща меня за собой.
Я же иду за ним, впиваясь в его спину пронзительным взглядом. Я боюсь этого разговора, потому что предвижу каким-то шестым чувством, что ничего хорошего он нам не принесёт.
Понимаю, что теперь, после всего увиденного Егором, мне предстоит всё ему рассказать. И какая реакция будет на мои слова, я даже представить боюсь.
Вся сжимаюсь, дрожу. Несмотря на то, что мы ещё находимся в клинике, хоть и продвигаемся быстрыми шагами к выходу из неё, и на мне теплый пуховик, мне с каждым шагом становится всё холоднее и холоднее. Холод пробирает меня до костей, доставая почти до сердца.
Вот мы приближаемся к ресепшену, где сегодня дежурит Лиля. Она выглядывает из-за стойки, и её глаза в шоке и недоумении расширяются, когда она видит Свободина, который за руку ведёт меня за собой. Но я никак не реагирую на это.